слова «граница». Это были их кочевые земли. И подчинялись они только собственным шейхам.
Идет караван: сотни верблюдов с тюками, несколько тысяч диких людей. У всех стволы:
английские «лиметфорды» столетней давности, наши «калаши», станковые пулеметы, РПГ,
безоткатные орудия. Кому придет в голову встать на пути каравана?
Была и другая достопримечательность края. С иранской стороны вдоль афганской границы
натыканы десятки тренировочных лагерей. Там проходили подготовку отряды афганской
вооруженной оппозиции.
Центральные власти контролировали обстановку в этом районе процентов на тридцать, не более.
Это, пожалуй, всё, что мне было известно о месте предстоящих действий. Получить более
развернутую информацию не представлялось возможным. После Афанасия Никитина в ту глушь из
наших никто не забирался. Спросить было не у кого.
Из Тегерана в Заболь прямых рейсов нет. Лететь предстояло до Захедана, это центр провинции, а
оттуда непонятным образом добираться до места. Мне выдали командировочные, на которые
можно было купить три бутерброда, немного денег «под отчет» и письмо с гербовой печатью о
том, что я полномочен принять у иранцев заблудившийся АН.
Перед отлетом я встретился со своим тегеранским коллегой, Саней Балакиным, зав. консульским
отделом посольства. Он только что опрашивал наших ребят, освобожденных из контрразведки, и
знал обо всем в деталях. Сейчас занимался отправкой людей и тела погибшего штурмана. «Ты
прикинь там, на месте, если удастся, — попросил Саня, — сам ли он застрелился?»
Плана действий у меня не было. Чего сочинять, когда ничего неизвестно. В этих случаях решают по
обстановке. Первое, что увидел, когда приземлились, — пасдара на летном поле. Он проверял
документы у спускавшихся пассажиров. Ну вот и ответ на вопрос «с чего начинать?».
Подошел к пасдару, спросил, где у них штаб. Пасдар нахмурился: дело в том, что я говорил по-
персидски, как местный, внешне тоже не отличить, но одет был в добротный английский костюм и
белую рубашку с галстуком.
В совокупности по канонам революционного времени это — измена. Понимая причину, я
объяснил, что я не иранец, а «шурави», и показал документы. Парень остолбенел. Он начал
оглядываться по сторонам, готовясь увидеть новые русские самолеты с десантом. Крутил головой
минуты две-три, проверил небо, землю и горизонт. Наконец, убедившись, что я совершенно один
и вышел из тегеранского «Боинга», бормоча что-то под нос, как мне послышалось, про чертей, повел меня к зданию аэропорта.
Стороннему человеку трудно понять всю прелесть момента, поэтому поясню: явление наших
военных и дипломата в том уголке земного шара в те годы можно сравнить разве что с
нашествием инопланетян — страшилок из современного блокбастера про крушение мира.
В штабе Корпуса долго куда-то звонили, выясняли, кто я такой. Получив подтверждение, дали
джип и охрану, и мы тронулись из Захедана{[51]} в Заболь.
Сопровождающих было двое — молодые ребята из КСИР. Поначалу вели себя настороженно, но
любопытство все-таки одолело (когда еще встречаешь разумное существо из потустороннего
мира). Слово за слово — разговорились: о жизни, войне, истории с самолетом. Без злобы. Не из
симпатии к нам, конечно, просто у них в печенках сидели афганцы, наркотрафик и собственная
беспомощность. С горькой усмешкой они рассказали про караваны и что на этом участке границы
их всего девятнадцать парней, с одним вертолетом и парой джипов. Держать больше, видимо, не
было смысла, граница-то условная.
Я в ответ «по секрету» раскрыл им военную тайну — несколько наших старых армейских баек, добавил свежий тегеранский анекдот и сумел расположить их к себе. В результате узнал, что в
Заболе делами ворочает местный шейх, он же «шахрдар»{[52]}, амбициозный, упрямый и
злобный. Решать вопросы придется непосредственно с ним и следует быть осторожным.
Информация ценная. Впрочем, я и до этого не расслаблялся.
Но вот и Заболь. Городом не назвать — деревенька. Дома из самана (глина с соломой) в один этаж, есть и кирпичные, но очень мало. А вот и аэродром. На поле стоит простреленный АН, а рядом —
транспортный АН12. На нем из Союза доставили двигатель, ремонтников и новый экипаж.
Группа прибыла накануне, старшим у них — заместитель командующего ВВС Среднеазиатского
округа, полковник. Остальные тоже военные, но все в гражданском, конечно. Полковник дельно и
коротко доложил о техническом состоянии АНа: «Двигатель заменен, лететь можно в любую
минуту». И добавил, перейдя на шепот, что с той стороны ирано-афганской границы нас страхует
десантный полк. И если у нас возникнут проблемы, стоит только добраться до рации в самолете и
через двадцать минут на эту пустыню обрушатся наши (!!!)
Во как! Этого только нам не хватало! Ну, генералы — светлые головы! Последствия могут
присниться только в кошмарном сне. Чтобы закрыть эту тему, я объяснил, что полк за горой — это
здорово, но если кто-то из нас сделает шаг к запечатанной рации, нам всем перережут глотки.
Это точно? — спросил полковник.
Точно. Я давно здесь живу.
Полковник был человеком толковым, он кивнул головой, и мы отправились ужинать.
Ночевать я остался у летчиков. Они разместились в маленьком домике на территории аэродрома.
В одной из комнат я обнаружил свободную койку у большого окна. В душную летнюю ночь в этой
дыре лучшего не отыскать. Поздно вечером к нам заглянул начальник аэродрома, с ним какой-то
пасдар, видимо местный. Они сообщили, что встреча с шейхом назначена завтра на полдень.
Начальник — это тот самый служка, с которым беседовал наш командир. Он обладал приятным
чувством юмора и со смехом поведал, как наложил в штаны, когда к нему в кабинет ввалились
блондины в тельняшках. Скоро они распрощались, я пошел провожать их до двери. В коридоре
пасдар неожиданно приотстал и в какой-то момент оказался рядом со мной один.
— Не ложись у окна, смени место, — сказал он тихо. — Не говори о делах — дом на прослушке, —
и тут же, ускорив шаг, быстро вышел.
Вот так сюрприз! Иранский пасдар в Заболе меня, советского дипломата, предупреждает об
опасности (!!!). Чушь какая-то. Такое исключено. Проверка нервной системы? Это возможно. А
вдруг не проверка? И что?! Лечь под кровать? Положить сверху чучело? Плохое кино. Захотят
грохнуть, грохнут вместе с чучелом, этим домишкой и всеми, кто в нем живет. Ладно, и не такое
бывало, надо быть в форме, сейчас время спать.
Утром я залез в самолет. Предстояло выяснить, как погиб штурман. Со мной на борт поднялись
пасдары, охранявшие поле, — следить, чтобы я не взлетел. Убеждать их, что я не имею
враждебных намерений и вообще не обучен летать, было впустую. Для них «дипломат» —
означало «шпион», способный на любое коварство. Это была аксиома.
Аллах с ними. Начинаю осмотр. Вот сиденье штурмана, справа от входа. Черная кровь на чехле.
Вот в переборках следы от пули. Я знал: она вошла ему в голову слева сверху наискосок. Вижу: дважды прошила металл, застряла где-то в обшивке. Мысленно прочертил прямую. Рост
штурмана приблизительно мой. Сел в кресло. Сходится. Надо узнать, был ли погибший левшой? В
этом случае он высоко поднял левую руку, согнув ее в кисти, локте и. Я повторил возможные
действия штурмана. Дурацкая поза. (Пасдары недоуменно следили за мной: не юродивый часом?) Выстрел был с близкого расстояния, в упор. Но чей? Слева сиденье командира. Дай-ка примерюсь.
Но тут эксперименты окончились. Моя попытка сесть в кресло пилота убедила пасдаров, что
юродивым я притворяюсь, на самом же деле хочу улететь. У парней сделались строгие лица, они
обнажили стволы. «Ладно, ребята, — сказал я, поднявшись, — не горячитесь. Где у нас