– И как?
– Честно?
– Да.
– Я разочарован. Фортуна не любит вас, она с вами играет. Как кошка с мышкой. По крайней мере, теперь мне понятно, почему вы не бизнесмен, а всего лишь простой журналист.
Глеб усмехнулся и парировал:
– А кто вам сказал, что я простой? Простыми бывают только олигархи. Они торчат у всех на виду, как пугала посреди огорода.
– Хотите сказать, что вы – один из тех немногих, сторонящихся публичности людей, которые имеют реальную власть над миром? – насмешливо уточнил Полускевич.
Глеб затянулся сигарой и выпустил облачко бледно-голубого дума.
– Знаете, был такой философ – Беркли. Он утверждал, что мир – это всего лишь мое представление о нем. Плод моего воображения.
– Вот как? – Полускевич приподнял брови. – И я тоже?
– Конечно. Вы существуете лишь до тех пор, пока я на вас смотрю или о вас думаю. Как только вы выпадаете из поля моего зрения, вы тут же превращаетесь в пустое место.
По лицу миллиардера пробежала тень. «Пожалуй, с «пустым местом» я слегка переборщил, – подумал журналист, заметив, как изменилось лицо Полускевича. – Ну да наплевать».
Глеб повернулся к другому игроку – кряжистому мужчине лет сорока пяти на вид, с гладким, как бильярдный шар, черепом. Он был одет в бледно-голубую рубашку и темный строгий костюм. Сергей Александрович Антипин. По слухам, этот господин как-то связан с ФСБ. Впрочем, слухи могут и лгать.
– Как вам игра? – поинтересовался у него Глеб.
– Скучноватая, – ответил лысый господин резким голосом.
– Кажется, вы до сих пор «при своих»?
Антипин улыбнулся:
– Да. И это скучно.
– По-вашему, было бы лучше проиграться?
– Конечно. Когда проигрываешь, испытываешь такие же сильные чувства, как при выигрыше.
– Да, но – с обратным знаком, – сказал Глеб.
– Это верно, – кивнул Антипин лысой головой. – Однако все же минус лучше, чем абсолютный ноль. А вы, кажется, проигрываете?
– Это временное явление.
– Может быть. И все же, я вам немного завидую.
– С радостью поменяюсь с вами местами.
Лысый фээсбэшник обнажил зубы в улыбке.
– Хотите остаться «при своих»?
– Это моя программа-минимум, – сказал Глеб.
– А программа-максимум?
– Уехать отсюда на вашем красном «Лабдоне».
– За рулем моего «Лабдона» не сидел никто, кроме меня, – сказал Антипин. – И я надеюсь, что так будет и впредь.
– А если я его выиграю?
Фээсбэшник улыбнулся:
– Тогда мне придется вас убить.
Он отвернулся к камину, давая понять, что светская беседа закончена.
Глеб снова наморщил лоб:
«Кто же из них? Кто?»
До окончания перерыва оставалось немного времени.
«Может, этот моложавый старик?»
Человек, на которого смотрел Глеб, был высок и прям как палка. Звали его Богдан Олесьевич Байрак. Судя по выправке – из бывших военных. Вышел на пенсию в звании майора, занялся бизнесом, а потом внезапно разбогател. В России такое случается сплошь и рядом. Даже больше – в России только так и случается. Не через упорный и долгий труд, а вот так вот «внезапно».
Старик почувствовал, что на него кто-то смотрит, и обернулся. Лицо бледное, строгое, можно даже сказать – аскетичное. В глазах – фанатичный блеск.
Нет, на таинственного сверхпреступника он не похож. Скорее уж – на пророка, готового возвестить о приходе нового Мессии. Но если не он, тогда кто?
Остался еще один. Вон он – стоит возле консольного столика. Полный, одышливый, с красным добродушным лицом. Длинные темно-русые волосы собраны в хвост, борода аккуратно подстрижена. Одет в дорогой костюм, в руке бокал с портвейном, взгляд устремлен на картину, висящую над камином.
Что там за картина? Лесной пейзаж. Похоже на работу посредственного русского художника конца девятнадцатого века, но, скорее всего, – подделка под голландцев. Годится только на то, чтобы завешивать дыры на обоях.
А этот смотрит, любуется. В живописи, скорей всего, не разбирается, но зато любит лес.
О краснолицем толстяке Глеб кое-что знал. Звали его Арсений Николаевич Суворин. Впрочем, имя было ненастоящее. На самом деле добродушного толстяка именовали отец Филарет, и был он настоятелем большого православного храма в Туле. Раз в месяц отец Филарет переодевался в гражданскую одежду, тайком приезжал в Москву и предавался здесь любимому греху, просаживая за карточным столом церковные пожертвования.
Глеб подошел к переодетому священнику, встал рядом и поинтересовался:
– Нравится?
– Неплохая картина, – ответил он. Улыбнулся и добавил: – Навевает светлые мысли. Впрочем, природа всегда их навевает…