— Ты что, на ее стороне?
— Да нет. Я только…
— Ты не знаешь кого-нибудь, кто мог бы срочно одолжить мне десять штук баксов?
— Зачем тебе десять тысяч долларов, папа?
— Не твое это собачье дело.
— Мне же нужно знать хотя бы приблизительно, зачем тебе деньги, прежде чем давать их тебе.
— Ты мне дашь десять косарей? Не смеши.
— У меня есть деньги, папа.
— Хрен у тебя есть — или ты задумала какую-то аферу с нелегальным гёрлскаутским печеньем?
— У меня есть деньги, папа, — повторила я.
— Не понял.
Когда же наконец до тебя начнет доходить?
— Я нашла работу.
— Ага, учить студентов в Висконсине. Знаю, твоя мать говорила.
— Ты перезваниваешься с мамой?
— Это вряд ли. У нее денег нет. У меня денег нет. Так что мы не можем себе позволить бросать бабки на оплату связи между Сантьяго и чертовым Олд Гринвичем. Да мне, собственно, и нечего ей сказать. Но она упорно шлет мне длинные письма по электронной почте. Надеется, что у нас что-то еще срастется, прошлые обиды забудутся, мы простим друг друга… и тому подобная ерунда.
— Дело в том, что мама пока не знает, но…
И я поведала ему о своем новом месте во «Фридом Мьючуал». Отец слушал, не перебивая, хотя я слышала, как он снова бросает лед в стакан после моего рассказа о стартовой зарплате в сто тысяч долларов и о вступительной премии. Я нервничала, потому что… ладно, признаюсь, я всегда нервничала, разговаривая со своим отцом. Когда я закончила, он снова долго молчал. Потом:
— Не соглашайся на эту работу.
— Я уже согласилась.
— Перезвони в Висконсин, скажи, что передумала и хочешь поступить к ним.
— Но я уже сообщила им, что отказываюсь.
— Звони им завтра прямо с самого утра, скажи, что у тебя было помрачение, что ты хочешь у них преподавать.
— Но в том-то все и дело, что я в самом деле не хочупреподавать.
— Если ты наймешься в этот «Фридом Мьючуал», тебя оттуда вышибут через полгода. Я же знаю, как работают эти гребаные хедж-фонды. Как только там просекут, что ты пустышка и не способна с этим справиться…
— Что заставляет тебя думать, что мне с этим не справиться? — Я внезапно почувствовала раздражение.
— Ты издеваешься, что ли? Я тридцать лет делал карьеру в своей отрасли! У меня глаз наметан, и ты полагаешь, я не различу, кто способен на игру, а кто не выстоит и до конца второго раунда?
— Мой босс считает иначе.
— Твой босс, по-видимому, сукин сын с садистскими наклонностями, который решил потешиться с гарвардской шлюшкой и спустить с нее три шкуры…
Я отключила телефон. Потом вышла на кухню, чувствуя, что мне просто необходимо выпить. Но, взяв в руку бокал, я тут же с размаху запустила им в раковину, проклиная себя за то, что позвонила отцу. Ведь я знала наперед, что услышу от него именно то, что услышала.
Телефон зазвонил снова. Я не отвечала. Он продолжал звонить. Я переключила его на автоответчик. Потом достала другой бокал, решив, что сейчас мне поможет только водка. Я плеснула себе на два пальца «Смирновской». Телефон снова ожил. Вопреки голосу разума я ответила.
— Слушай, ты права, что ненавидишь меня, — раздался голос отца.
Я молчала.
— А уж когда я напиваюсь…
Он не закончил фразу, и снова повисло долгое молчание.
— Я позвонил извиниться. Не держи меня зла, о’кей? — сказал он.
Я ничего не говорила.
— Пожалуйста, скажи, что ты меня прощаешь.
Пауза. Потом я спросила:
— Зачем тебе это?
Мой голос звучал спокойно, но холодно. На том конце линии снова зазвякали льдинки.
— Затем что… Я сижу на мели, вот почему.
— Я думала, ты там работаешь консультантом.
— Работал… но это закончилось.
— Когда?
— Четыре года назад.
— Четыре года?
— Я же сказал.
— А с тех пор…
— Ничего.
— Как же ты жил все это время?
— Небольшое социальное пособие с родины — и Консуэла. Но она ведь просто парикмахерша…
— Стало быть, большой дом с бассейном и дворецким, и прислуга, и три жеребца, о которых ты все рассказывал мне, обещая, что в один прекрасный день я приеду покататься…
— Все это кончилось много лет назад.
И он ни разу не проболтался, всегда находя предлоги отложить мой приезд в гости, вечно рассказывая сказки о своей чилийской гасиенде, но не давая нам ее адреса, так что я всегда писала ему до востребования в Сантьяго.
— Значит, теперь, когда Консуэла от тебя ушла…
— Живу на шестьсот долларов в месяц — пособие от американского правительства.
— А где ты сейчас живешь?
— Там же, где жил последние три года.
— Это дом или квартира?
— Ну, что-то типа квартиры…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Малогабаритная однокомнатная квартирка, студия. Не больше двухсот квадратных футов. [32]
— Господи, папа…
— Ничего, скоро все изменится. У меня на мази надежный вариант, беспроигрышный. Здесь работает один молодой американец — Крейтон Кроули, — он занимается Интернетом, разрабатывает все эти dot.comдля Латинской Америки. Он готов нанять меня в качестве бизнес-консультанта.
— И он готов тебе платить?
— Не совсем. Он обещал мне долевое участие в своей компании. Говорит, после первого публичного размещения акций мы мигом вернем все, что я вложил в нее за последние двенадцать месяцев, и даже получим втрое больше.
— Все, что ты вложил? Ты дал этому типу денег?
— Нет еще, потому что у меня их нет. Но он дает понять, что было бы хорошо, если бы я инвестировал в компанию какие-то средства.
— Сколько?
— Он просит пятьдесят кусков.
— Пятьдесят тысяч долларов? Господи, папа, ты что?
— Слушай, но если он обещает их утроить…
— И ты ему действительно веришь?
— Он толковый парень. Виргинский юридический колледж, несколько лет в крупной фирме в Вашингтоне.
— Где он явно не преуспел, иначе зачем бы ему тащиться в Южную Америку с каким-то сомнительным проектом?
— Да что ты понимаешь в бизнесе?
— Достаточно, чтобы отличить жулика.
— В отличие от тебя, я в бизнесе уже тридцать пять лет. В отличие от тебя, я профессионал, и у меня в мозгу встроенный детектор на всякое дерьмо. Уж кто-кто, а я первым почую, если кто-то попробует меня кинуть, и способен понять, когда кто-то честным путем пытается занять пустующую нишу на рынке.
Произнося эту тираду, отец все больше взвинчивал себя, я так и видела его покрасневшее от гнева лицо.
— Ну вот, опять я, — спохватился он.
— Да, — спокойно ответила я. — Вот, опять ты.
— Мне действительно срочно нужны десять штук, Джейн.
— Чтобы «вложить» в эту «перспективную компанию»?
— Чтобы расплатиться с кое-какими долгами.
— Ты задолжал этому мошеннику Кроули?
— Прекрати строить из себя большого босса, Джейн.
— Кому ты должен, папа?
— Одному типу.
— Что за тип?
— Тип, у которого я брал в долг.
— Друг?
— Если бы. Просто тип, который дает деньги в долг.
— Господи, только не говори, что ты одолжил деньги у бандитов и тебя поставили на счетчик!
— Я был в отчаянном положении. Мне буквально нечем было заплатить за жилье. А так на шесть тысяч я продержался почти два года…
— Ты жил на сто пятьдесят долларов в месяц?
— Подымай выше, на три сотни. Пособие, которое я получаю, — это шестьсот долларов, но из них четыреста пятьдесят нужно было отдавать еще одному типу, который мне помог…
— Так ты на крючке сразу у двух ростовщиков?
— Нет, с первым я уже почти расплатился.
— Господи боже, папа.
— Ну, давай скажи мне, что я — дерьмо. Ты же много лет об этом мечтала, ждала этого момента. И теперь, когда ты вся из себя важная шишка, менеджер хедж-фонда…
Какая уж там важная, папа, я же просто никчемная пустышка, и ты никогда не уставал напоминать мне об этом. Я та самая девчонка, которая работала каждое чертово лето и хваталась за любую чертову подработку, чтобы хоть как-то продержаться в колледже и аспирантуре, а ты в это время швырял на ветер деньги, которые зарабатывал там, в южных странах. Но в моменты отрезвления ты все это вспоминаешь и ненавидишь меня, ведь я заставляю тебя испытывать вину за то, что ты слабак, не способный взять на себя ответственность.