В этот приезд я был помещен в лазарет № 12 господина Вольтерса на Новой улице в Царском Селе. Вольтерс оказался очень милым человеком, бельгийским подданным, женатым на русской и имевшим коммерческие дела в Петербурге. В одной из комнат своей дачи он устроил палату для четырех выздоравливающих офицеров. Проще говоря, четыре офицера всегда имели возможность гостить у милой семьи Вольтерс как хорошие, добрые его знакомые.
Политическое положение ухудшалось с каждым днем. Хотя я дал себе слово больше в Думу не ходить, но все же не выдержал и, поддавшись уговорам моего хорошего знакомого, члена Думы князя Ш., советовавшего мне пойти послушать Пуришкевича, сделавшегося из популярного монархического деятеля знаменитым убийцей[15], отправился туда.
15 февраля, в день открытия Думы, рано утром с тяжелым предчувствием вышел я из лазарета и пошел на вокзал.
Около Царскосельского вокзала я увидел большой наряд конной полиции. Около Думы встретилось еще несколько конных патрулей. Князь Ш. говорил мне, что рабочие хотят пройти к Думе и предъявить ей какие-то требования, но что, конечно, все меры приняты для недопущения каких бы то ни было демонстраций. И на самом деле, кроме этих нарядов полиции, ничто не изменилось в обычной будничной жизни Петербурга.
Когда я поднялся на хоры, они были уже переполнены. Настроение у всех было напряженное, приподнятое, но не думаю, что от радостного чувства, скорее наоборот, ведь сегодня должна была продолжаться травля правительства, начатая еще с исторического заседания 1 ноября!
После полуторачасовой речи министра земледелия Риттиха, кстати выступавшего впервые, но, несмотря на то, замечательно тонко и метко полемизирующего со своими противниками слева, на трибуне появился Керенский, горе родины, с минуту метался по трибуне, размахивал руками и что-то истерически выкрикивал. Благодаря отсутствию многих зубов он ежеминутно оплевывал стенографисток, сидевших под трибуной. Те, видимо, в демократическом умилении принимали это за весенний дождь. После нескольких резких и нахальных фраз по адресу правительства он был лишен слова и под невероятный шум и стук по пюпитрам справа и жидкие аплодисменты слева покинул трибуну.
Ныне мне вспоминается один случай из жизни этого господина. Как-то раз, во время его речи, когда он в патетическом исступлении изрыгал фонтан своей бешеной слюны, кто-то из зала ему крикнул:
– Керенский! Я жертвую пять рублей на покупку зонтика стенографисткам, а то вы их заплюете!
Эта реплика произвела на него впечатление разорвавшейся бомбы.
Характерный факт приводит Н. Карабчевский, товарищ Керенского по адвокатуре.
Однажды во время Масленицы Керенский явился на квартиру одного из членов Думы, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времен республики с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких [голых] ногах он весьма удачно выразил «стойкую храбрость русского революционера».
Эти слова прекрасно характеризуют этого болтуна и все то стихийное и бессмысленное движение, которое он возглавлял.
После речи Керенского место на трибуне занял Пуришкевич.
Что говорил Пуришкевич?
Теперь мне трудно вспомнить и передать его речь. Одно могу сказать, что ею, на мой взгляд, он еще больше принес вреда своей Родине, чем Милюков 1 ноября. Из уст этого глашатая русского монархизма срывались слова об участии в управлении страной «темных сил», об измене правительства русскому делу, перемешанные с намеками на вредную роль государыни в деле управления страной! Я был совершенно потрясен и уничтожен…
Давно ли этот депутат появлялся в Думе с красной гвоздикой, продетой в пуговичную петлю панталон, давно ли из уст его неслась весьма непарламентская брань по адресу Милюкова и его присных?..
В моей голове никак не укладывалась эта перемена мыслей, взглядов и действий.
Так верноподданный Пуришкевич и кадет Милюков духовно протянули друг другу руку и оказались в оппозиции к его величеству!..
Бедная, несчастная Россия!!!
Часть вторая. Император Николай II
Глава I
Через несколько дней после знаменитого думского заседания я навестил в Царском Селе свою сводную сестру, Нину Кологривову. Недалеко от казарм 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка, где она жила, я встретил ее мужа, прикомандированного к Собственному Его Величества сводному полку, несшему охрану Александровского дворца.
Костя, муж Нины, возвращался с дежурства во дворце. Он был весь под впечатлением встречи с государем во время обхода постов в парке.
15
В.М. Пуришкевич, наряду с князем Ф.Ф. Юсуповым и великим князем Дмитрием Павловичем, был активным участником убийства Г.Е. Распутина.