Герберт Уэллс
Покинутая невеста
Из своего кабинета, где я сейчас сижу и пишу, я слышу, как наша Джен спускается по лестнице; она тащит за собой половую щетку и совок для мусора, которые с громким стуком ударяются о ступеньки. Было время, когда Джен под аккомпанемент этих музыкальных инструментов распевала какую-нибудь популярную мелодию, ставшую на время национальной песенкой Англии; но теперь ее голоса уже не слышно; хуже того: она стала очень внимательно относиться к своим обязанностям. Когда-то я горячо жаждал этой тишины, а жена моя, вздыхая, робко мечтала о таком внимательном отношении Джен к делу; но теперь, когда наше желание исполнилось, мы вовсе не так довольны. Откровенно говоря, я даже обрадовался бы, — хотя боюсь, что это признак недостойной мужчины слабости, — я даже обрадовался бы, если бы Джен снова затянула «Дэзи, Дэзи», или разбила какую-нибудь тарелку (только, разумеется, не из дорогого зеленого сервиза); это доказало бы, что период безнадежного отчаяния ее уже миновал.
А между тем, покуда «кавалер» Джен был налицо, как страстно мы мечтали о том, чтобы он исчез! Джен всегда, не стесняясь, разговаривала с моей женой; у них часто происходили на кухне в высшей степени интересные беседы на самые разнообразные темы. Беседы эти были настолько увлекательны, что я нередко открывал дверь кабинета — дом у нас небольшой — и сам принимал в них участие. Но когда появился Вильям, он стал единственной темой для разговоров; только и слышно было, что Вильям сделал то, Вильям сказал это, Вильям такой, Вильям сякой; наконец, когда мы уже начали надеяться, что все качества Вильяма исчерпаны, все опять начиналось сначала: Вильям то, да Вильям се.
Он состоял женихом Джен уже три года, но где она с ним познакомилась и почему так насквозь пропиталась Вильямом, — это так и осталось для нас тайной. Лично я придерживаюсь мнения, что знакомство это завязалось на углу соседней улицы; там по воскресеньям, после вечерни, всегда собиралась толпа, чтобы послушать проповедь методиста Барнобаса Бауза и участвовать в молитве под открытым небом. Сборище освещалось керосиновыми факелами, свет которых, по-видимому, привлекал, словно ночных бабочек, маленьких крылатых амуров, порхавших вокруг этого в высшей степени ортодоксального собрания. Мне представляется, что Джен в один прекрасный вечер, вместо того, чтобы вернуться домой к ужину, стояла там, среди толпы, и пела гимны, полагаясь не на память, а больше на воображение. А Вильям, наверно, подошел к ней и сказал: «Хэлло!» — «Хэлло!» — ответила она. Когда приличия были таким образом соблюдены, молодые люди вступили в беседу.
Так как Юфимия (моя жена) имеет дурную привычку много разговаривать с прислугой, она вскоре узнала о знакомстве Джен с Вильямом.
— Он очень приличный молодой человек, мэм, — сказала ей Джен, — вы и представить себе не можете, какой он приличный.
Моя жена пропустила мимо ушей этот намек, весьма нелестный для ее собственных знакомых, и продолжала расспрашивать Джен.
— Он служит помощником швейцара в большом магазине тканей Мэнарда, — объяснила Джен, — и получает восемнадцать шиллингов в неделю, почти фунт. А когда швейцар уйдет, Вильям займет его должность. Он из очень хорошей семьи, мэм. У его отца была бакалейная лавка, и у него сделалась опухоль, а потом он два раза объявлял себя банкротом. А одну из сестер Вильяма поместили в приют для умирающих. Это отличная партия для меня, мэм, — добавила Джен, — ведь сама-то я сирота.
— Так он ваш жених? — спросила моя жена.
— Нет, не жених, мэм; но он копит деньги, чтобы купить мне кольцо с аметистом.
— Знаете что, Джен? Когда вы будете с ним помолвлены честь-по-чести, вы можете приглашать его сюда по воскресеньям на чай и сидеть с ним на кухне, — сказала жена.
Ибо моя Юфимия относится к служащим у нее девушкам с чисто материнской заботливостью.
Вскоре появилось кольцо с аметистом; Джен всегда носила его и даже демонстративно выставляла напоказ, как-то по-особенному выворачивая руку. Старой мисс Мэтланд это весьма не понравилось, и она сказала моей жене, что не следует разрешать служанкам носить кольца. Но жена посмотрела в «Справочнике хозяйки» и в книге «Как вести дом»; там ничего не говорилось насчет колец, и Джен не была лишена радости носить на пальце залог любви Вильяма.
Властитель сердца Джен показался мне «весьма достойным молодым человеком», как выражаются почтенные филистеры.
— Вильям, мэм, — как-то раз неожиданно выпалила Джен с нескрываемой гордостью, — Вильям — трезвенник. (Между прочим, Джен была как раз занята пересчитыванием пустых бутылок из-под пива). — Да, мэм, он не пьет и не курит. Курить — только сор разводить, — добавила Джен, словно умела читать в сердцах людей. — К тому же и денег сколько уходит зря. И воздух портит. Впрочем, есть люди, которым без курения не обойтись.