Стивен Байст в этот момент почувствовал, что сердце как будто сжала холодная рука.
— А! И чем же она больна?
— Я не знаю. Наверное, Эви знает больше. Во всяком случае, Ивонна сейчас в Хэмпстеде, у родителей, а ее муж остался в Египте. Ее отправили домой одну по состоянию здоровья.
— О, — только и мог выговорить Стивен.
— Увидимся позже, старина, — сказал Ноэль и повесил трубку.
Стивен медленно положил трубку на аппарат. Он снял очки и тщательно протер стекла носовым платком. Ему казалось, что этим туманным днем в его мастерской разорвалась бомба и разрушила все, что его окружало, всю его благополучную и интересную жизнь, которую он создал вокруг себя с тех пор, как Ивонна ушла от него. Кругом он видел одни развалины. Нетронутым оставалось одно прошлое, оно поднялось и встало перед ним… неумолимое, безжалостное… и все потому, что Ивонна вернулась в Лондон. Ивонна была в своем старом доме. Боже мой, подумалось ему, он мог поднять сейчас телефонную трубку и услышать ее голос, если бы захотел, как это бывало сотни раз в прежние дни.
Ивонна одинока и больна. Он помнил ее пышущей здоровьем — сверкающие глаза, удивительная жизненная энергия, несмотря на хрупкое сложение — и не мог связать такие понятия, как Ивонна и опасная болезнь. Мысль об этом так растревожила Стивена, и ему тут же захотелось увидеть Ивонну. Но это, конечно, невозможно. Ивонна — замужняя дама, у нее уже есть уютное гнездышко. Вряд ли ей хочется нарушать свой покой. Что же до него — к чему подвергать себя пытке видеть Ивонну женой другого, потерянную навсегда.
В мастерскую вошла Джулия Делимор, одетая, как картинка с обложки «Вог», в соболином коротеньком жакете и кокетливой меховой шапочке, сдвинутой набок. Умело накрашенная, с улыбкой на алых губах, в сером свете февральского дня она легко могла бы сойти за двадцатипятилетнюю девушку.
— Я готова, — объявила Джулия.
Стивен с трудом оторвался от мыслей о Ивонне и усмехнулся.
— Выглядишь как всегда на миллион, милая. Дай мне пять минут, чтобы я переоделся в костюм, и тогда я смогу отвезти тебя домой, — сказал он.
— Давай поскорей, Стивен, — сказала Джулия с таким видом, будто ей не терпелось уехать.
Как только он вышел, Джулия сунула руки в соболиную муфточку и долго стояла, пристально вглядываясь в портрет Ивонны, на котором та была как живая.
2
— Может быть, в такой вечер тебе лучше посидеть дома, дорогая? — озабоченно спросила миссис Лэнг свою дочь.
Ивонна у себя в спальне надевала черное платье, которого ее мать раньше никогда не видела. Она купила его в Каире, это была французская модель из шерсти и тафты, с длинными рукавами, несколько напоминающая тунику. В нем Ивонна казалась очень худой и высокой. Матери, наблюдавшей за тем, как ее дочь одевается, было грустно. Она не узнавала свою дочь. Ивонна была как чужая. Казалось, она изменилась до неузнаваемости. И не то, чтобы внешне — Ивонна всегда была хрупкой — кроме того, за то короткое время, что она после Египта провела дома, в основном, в постели, за чтением, она стала выглядеть намного лучше. Даже каштановые волосы возвратили утраченный блеск. Но как сильно она отличалась от той юной девушки, покинувшей Англию почти три года тому назад! Только вчера родители Ивонны говорили о том, что редко теперь слышат ее смех, видят улыбку. Она казалась постоянно чем-то подавленной. Слишком тихая, слишком грустная для своего возраста. Правда, сейчас она замужняя женщина и, естественно, должна была повзрослеть, особенно после злополучного выкидыша и многочисленных болезней «в этом мерзком Египте», как выражалась миссис Лэнг. Но даже семейный врач, который тщательно обследовал Ивонну, не видел причин для такого подавленного состояния. Ивонна, по его мнению, могла бы уже и поправиться и повеселеть, ведь произошла полная смена обстановки и климата.
Миссис Лэнг оставалось только грустно догадываться, что замужество дочери оказалось не столь удачным, как на это надеялись. Раз или два она предприняла робкие попытки вытянуть из Ивонны, в чем причина ее грусти, но безуспешно. Ивонна рассказывала о своей жизни незначащими, ни к чему не обязывающими словами. Форбс, повторяла она, «такой милый». Она регулярно получала от него письма и так же регулярно отвечала ему. Через десять дней он должен был приехать домой. Накануне вечером Ивонна получила телеграмму, в которой извещалось о том, что Форбс на военном корабле отплыл из Порт-Саида и в конце недели будет в Ливерпуле. Он планировал сразу взять отпуск и уехать с Ивонной в Швейцарию, в горы. Ивонна должна прыгать от радости, думала миссис Лэнг. Но после этой телеграммы дочь загрустила еще больше, еще больше ушла в себя. Мать видела, что она часами лежит у себя в спальне, ничего не делая, как бы погруженная в какие-то мысли. Часто приходили письма от одного человека с Ближнего Востока (авиаконверты, как выяснила миссис Лэнг, были подписаны неким полковником Колдером). У нее возникли смутные подозрения: не завела ли Ивонна в Фэйде роман с этим человеком. Но эту неприятную мысль она быстро отогнала от себя. Ее дочь «не из таких», а полковник Колдер — это просто друг, пожилой человек, один из врачей, который выхаживал Ивонну.