Но ручаюсь, что давно не читал подобных книг современных авторов, пробуждающих сознание, дарящих череду различных ассоциаций, жгуче интересных. И, признаться, мне было странно, что Игорь Кузнецов не из тех авторов, о которых говорят повсюду. И не раз я восклицал в душе: да не о тех же говорят! Вот — проза, настоящая, русская, выпестованная в сердце человека, любящего Чехова, Бунина, Гончарова, но и не чурающегося опыта певцов абсурда и умственных игр: Кафки, Павича.
На Днепре разлив, в автобусе парень, возвращающийся с работы в городе, сказал, что такой же был в девяносто шестом, кто-то было заспорил, но рыбака не переспоришь, тем более, что он прямо в автобусе успел промочить горло, просто спросил у пассажиров, а ехали там в основном деревенские, нет ли у кого засуху унять, ну, один ему и протянул пластмассовую бутыль, предупредив, что это водка; тот сделал внушительный глоток, закусил конфетой и представился добродетелю: «Максим», — «Федя», — ответил мужик, похожий на американского детектива Коломбо, подумал и поправился: «Федор», — и после минутного размышления сказал определенно: «Федор Иванович».
Максим рассказывал, что дорогу в Немыкари затопило, бедствуют островитяне, правда, вчера к ним трактор прорвался с хлебом. А я-то собирался пойти именно к Немыкарям, старой деревне, упоминаемой еще в грамоте князя Ростислава 12 века, село это он жаловал первому епископу Смоленска Мануилу. И все-таки не послушал я Максима и пошел в сторону Немыкарей. Середина дороги уходила под воду. По обочинам дороги в воде плавал мусор, осточертевшие пластмассовые бутыли.
Пришлось поворачивать оглобли. В деревне Заборье на дороге курили рыбаки. Они с жаром принялись уверять меня, что сразу за холмом, почти за околицей — вода, никуда я не пройду, ни к Днепру, ни даже к Дубкам, и даже хмызника не найду для костра. Мне показалось, что их все это радует: и то, что нет мне дороги, и то, что их деревня почти на острове. Предупредили, что так как они меня не знают… хм… гм… а у них там… того… сети. Один из них заявил, что такое же наводнение было в девяносто шестом, високосном. Он давно эту закономерность установил: как високосный — так потоп. По-моему, они были бы благодарны судьбе, если бы весенний Днепр превратил их Заборье в полный остров: можно было бы окружить его сетями и на ужин жарить судаков и щук, варить уху. Ведь к ухе, по деревенским обычаям, необходима и стопочка-другая-третья. Похоже было, что дело у них как раз шло к этому.
Все же деревенские преувеличивали. Вода не начиналась сразу за околицей. А вот найти место для ночевки оказалось трудно: весь холм был покрыт сажей от сгоревшей травы. Весенние палы — стародавняя забава. Интересно, палили траву при князе Ростиславе? Или лень было высекать искру.
Но все же мне удалось отыскать почти островок, соединенный с остальной сушей десятиметровым перешейком. Он не обгорел. И видно было, что до меня кто-то устраивался здесь: трава примята, скорей всего лось. Хвороста набралось порядочно, заварил чая и уже в сумерках ужинал под пение первого соловья. Палатку не ставил, комаров еще нет, небо ясное… И, просыпаясь, видел звезды, много весенних и каких-то особенно прозрачных звезд. Снилась мне почему-то Антарктида, хотя было тепло. Может, долго глядел на большую чистую звезду в густой синеве на западе, напоминавшую остров. Наверное, это цвета Антарктиды. И там, конечно, чище, чем здесь. Хотя пишут, что полярники мусорят… Ну, по крайней мере, весенние палы не учиняют. Да, впрочем, человек способен что-нибудь сделать и с этим отдаленным материком.
Когда во второй книге «Дон Кихота» доблестный рыцарь и его оруженосец узнают о выходе подложного продолжения их приключений, у читателя немного ум заходит за разум. Осознать это событие не сразу удается. Полное торжество сверхреализма. Магия как она есть. То есть, что здесь утверждает Сервантес (почему-то всегда хочется называть его Дон Кихотом; имя героя здесь явно сильнее имени творца)? Тебе, читатель, повезло, ты свидетель подлинных событий, они вот прямо здесь и сейчас происходят, а какие-то писаки и их помощники, выпускающие другую версию, — шарлатаны. И — напрашивается невольная мысль — самая их действительность — обманна. В каком-то смысле и твоя действительность, читатель, с компьютером и мобильным телефоном. И твоя, старательный писака, пытающийся сказать хоть пару слов магических.