— Ну, есть пара приятелей из цирка, но мы не то чтобы близко дружим… Так, общаемся иногда…
— А любимая девушка?
Кипрей морщится:
— Ее тоже нет.
— С кем же ты общаешься? Родители, братья, сестры?.. — Такое чувство, что Кварта пытается один за другим вскрыть его нарывы.
— Никого нет. Я живу с бабушкой… — При мысли о ней у Кипрея внутри что-то переворачивается. Бабушка переживает — он для нее самый лучший, самый любимый, самый-самый… Единственный внук. А он руки тут опускает.
Наблюдательная Кварта мигом обращает внимание на то, как меняется лицо ее подопечного.
— Кажется, я нашла мозоль! — восклицает она, от восторга хлопая в ладоши. — Сейчас ты показался мне приятным! Значит, так. На интервью как можно меньше говоришь о себе и Капитолии — от этого твое лицо становится еще противнее, чем в обычное время. Симпатии это не вызывает, уж поверь мне. Только неприязнь. А вот если ты вспомнишь про бабушку… В столице должны понять, что ты заботливый любящий внук!..
Кипрей хмуро смотрит на сопровождающую, ожидая, что еще она скажет.
Не менее хмуро на сопровождающую смотрит Антрацита — уже вечером, когда остается каких-то полчаса до ужина, она устало плюхается в кресло и стягивает туфли на каблуке таком высоком, что стоя в них рядом с Виком, низенькая девушка кажется почти одного с ним роста. Антрацита блаженно вытягивает ноги, шевеля занемевшими пальцами, и с ее уст срываются слова облегчения, перемешанные с отборной бранью. Капитолийка в очередной раз морщит носик — хотя носиком это назвать непросто: Антрацита уже не раз задавалась вопросом, откуда у их сопровождающей такой шнобель. Хотелось прилепить на него блестку и посмотреть, как взбеленится эта деловая дамочка, но что-то удерживало Антрациту от этого шага. А вот от крепких словечек — нет, и за полдня, проведенных с ней, сопровождающая покраснела не меньше сотни раз и вылила на подопечную столько гневных речей… Вот и сейчас она начинает:
— Это возмутительно! Отвратительно! Да чтобы юная леди ругалась, как… как… Я даже слов не могу подобрать!
— Как шахтер? — услужливо подсказывает Антрацита.
— Именно! Стой! Ты опять начинаешь?!
Антрацита лишь пожимает плечами.
— Я устала, — говорит она, растирая уставшие ступни ладонями. — Можно мне уже снять платье и пойти ужинать?
— Это невозможно! — возмущается капитолийка, всплеснув руками.
— Что невозможно? Платье снять? Да, кажется, тут что-то заело… — подергав застежку-молнию, Антрацита решает оставить попытки раздеться. Как ни странно, платье ей действительно жаль: оно невероятно красивое. Длинное, сшитое из какой-то очень легкой и приятной к телу золотисто-голубой ткани, со шлейфом, с красивым декольте, да еще есть пелеринка, которую можно набросить на плечи… Это платье «тренировочное», чтобы Антрацита могла научиться носить подобные вещи и не упала в грязь лицом завтра на интервью, когда стилист оденет ее подобающим образом…
— Ты что, сломала застежку?! — сопровождающая в ужасе бросается к Антраците. — Ах, нет, все в порядке, просто кое у кого кривые руки…
Стоило бы возмутиться, услышав эти речи, но Антрацита так устала за день, а ее желудок поет дивные песни уже часа два, требуя ужина… А прежде она могла не есть целый день и хорошо себя чувствовать. Капитолий ее избаловал, а ведь на арене может вообще не быть еды…
Поежившись от этой мысли, девушка поднимается с дивана.
— Раз у меня руки кривые, ресстегните сами, — пожимает плечами она.
— А может, выйдешь к ужину так?
— Туфли я больше не надену! — возмущается Антрацита. Слишком уж высокий каблук.
— Я дам другие, — спешно говорит сопровождающая и скрывается в гардеробной, мгновение спустя выйдя оттуда с парой ярко-голубых туфель с высоким, но довольно широким каблуком. — Примерь. Удобно?
Нехотя приходится признать: эти туфли действительно удобнее первых, и ходить в них значительно проще. Кроме того, что бы там ни говорила девочка из округа шахтеров, а она всю жизнь мечтала носить красивые платья и туфельки. Дома у нее было лишь одно платье, любимое, с бирюзовыми цветами — сейчас оно висит в гардеробной, примыкающей к номеру Антрациты здесь, в Капитолии; девушка надевала его на Жатву. Но оно ни в какое сравнение не идет с тем, в которое она одета теперь, так что сопровождающей даже не приходится долго ее уговаривать: в обеденный зал Антрацита входит при параде, заставив Вика и Анубиса восхищенно присвистнуть.
— Ну ты, Бэнкс, даешь! — восклицает Вик, склонив голову. Девушка, зардевшись, улыбается и садится за стол рядом с ним.
— Молчи лучше! — наигранно-недовольно говорит она, ткнув земляка локтем, и тянется за кусочком куриного филе в панировке.
— Детка, осторожнее, не перепачкай платье! — велит сопровождающая, и Антрацита, не выдержав, возмущается:
— Мать вашу, то, что я не из столицы, не значит, что я свинья и не умею аккуратно есть! — она чуть привстает с места, но Анубис жестом велит ей сесть. Буркнув себе под нос парочку ругательств, Антрацита повинуется, а Вик, посмеиваясь, тихонько замечает:
— Надо же, так и не превратилась в капитолийскую зануду. — А затем, уже обращаясь к сопровождающей: — Вы не могли бы передать мне соусницу? Благодарю!
— Ути-пути! — чуть слышно передразниыает Антрацита, а Вик украдкой показывает ей язык.
— Ну что, готовы к интервью? — спрашивает тем временем Анубис, и Антрацита неопределенно пожимает плечами: она и правда не знает, готова ли. Не знает, что будет говорить и как, не знает, сможет ли кому-то понравиться… Она не так уж красива, по правде говоря, так что на внешность спонсоры не клюнут… Речь? Сопровождающей так и не удалось избавить Антрациту от «деревенского говора», как она выражалась, так что голосом она тоже никого не покорит. Остается надеяться на естественность: вдруг она понравится им такой, какая есть? С раздвоенным подбородком, ямочками на щеках, густой челкой, спадающей на лоб… С ее простыми жестами и грубоватой речью, со звонким голосом… Не всем же быть изысканными и утонченными? Людям нужно что-то живое. Точно нужно. Хотя сопровождающая не признает это — но Анубис говорит, что зачастую естественность подкупает даже самого искушенного зрителя. Так что Антрацита как-нибудь выкрутится, пока Вик будет лизать задницы этих невесть что возомнивших о себе снобов. Уж кто-кто, а он точно готов к интервью — парень умеет говорить живо, убедительно и почти обаятельно. Его сопровождающая расхваливает на все лады, а Антрацита, поужинав, спешит покинуть столовую. Она хочет подняться на крышу Тренировочного центра: там можно ненадолго почувствовать себя свободной и избавиться от нервного напряжения, которое, безусловно, преследует всех трибутов…
Но на крыше уже кто-то есть.
Девушка в черных лосинах и ярко-розовом топе сидит на краю и задумчиво смотрит на сияющий огнями Капитолий. Заслышав шаги, она оборачивается и почти одновременно с Антрацитой спрашивает:
— Ты что здесь делаешь?!
А потом легко смеется, убирая за уши светлую прядь волос.
— Хочешь, садись рядом.
Антрацита с опаской смотрит на нее: разве можно доверять профи и вот так мирно сидеть с ними на крыше, глядя на ночной город?
— Да не бойся ты, не убью же я тебя прямо здесь! — улыбается Анести из Дистрикта-1, поджав под себя ноги. — Как дела? Смотрю, уже готова к завтрашнему интервью? Красивое платье.
Антрацита смущается и, разувшись и подобрав юбку, присаживается рядом с соперницей.
— Это так, для репетиций, — говорит она. — Не думала, что кто-то с нижних этажей сюда поднимается.
— Я раньше и не поднималась. Просто все так паршиво…
— Паршиво? Ты же профи, и у тебя почти высший балл!
— Знаю, но… Это слишком большая ответственность. Наверное, никто не думает об этом, но быть профи очень сложно. Необходимо держать марку, все чего-то ждут от тебя, и ты ведешь себя соответственно и начинаешь мыслить, как машина для убийств… Вот девчонка из Второго — она не такая, она сломала всю систему к чертям, она подготовленный трибут, но далеко не профессионал!..
Антрацита молча слушает исповедь Первой. Ее можно понять: они еще даже не на арене, но все, что окружает трибутов здесь, так сильно давит на них, что становится просто невозможным молчать. Антрацита выговаривается Вику, а Анести, видимо, не с кем поделиться переживаниями.