— Могу я иметь при себе запасной наушник, чтобы быть уверенной наверняка, что она прислушивается к вам?
— И иметь возможность приструнить дочь? Прошу вас, только не вмешивайтесь, если не будет веской на то причины. Пусть Грация не знает, что вы ее контролируете. Через год девочке придется вести интервью в одиночку, так что пусть тренируется сейчас. Но позвольте спросить, госпожа Голдман… Если вы так не уверены в дочери, то почему не воспротивились ее желанию?
— Это все муж, — устало отвечает Лисса, нахмурив четко очерченные брови. — Он очень любит дочку. Я могла запретить Грации стать ведущей, но отказать в просьбе Меркурию — выше моих сил. Только прошу вас, пусть это останется строго между нами! — главный распорядитель Голодных Игр смущенно опускает взгляд. Это же совершеннейшее несоответствие образу: она должна быть сильной, волевой и гордой, а на деле выходит, что муж вьет из нее веревки. Впрочем, Меркурий поступает так лишь тогда, когда дело касается Грации, считая, что Лисса необоснованно строга с ней. Что поделать, госпожа Голдман втайне стыдится дочери: та непохожа ни на нее, ни на Меркурия — обычная капитолийская девушка, каких сотни. Хотя в юности Лисса тоже походила на других, пока не осознала свое призвание. Тогда в ней что-то переменилось — может, переменится и в Грации? В надежде на это она и дала дочери шанс.
Урсула понимающе кивает и обещает молчать — впрочем, не будь Лисса в ней уверена, она и словом бы не обмолвилась той о своих слабостях. Но ведущей пора возвращаться в гримерную: до начала интервью все меньше времени, а ей нужно и самой подготовиться к выходу на сцену. Да и Лиссе стоит поправить макияж — и прикрепить наушник, чтобы иметь возможность контролировать дочь вместе с Урсулой. Крохотное приспособление крепится к уху и легко маскируется прядью выкрашенных в иссиня-черный цвет волос, собранных в элегантную прическу. Лисса подкрашивает губы, оправляет белоснежное кружево на воротнике-стойке темного гипюрового платья, дожидается супруга и вместе с ним проходит в зрительный зал, заняв почетное место в распорядительской ложе. Он задумчиво теребит в руках свой веер-стилет, за двадцать пять лет Голодных Игр ставший чем-то вроде ее талисмана, и изучает публику, но вот раздается музыка, и под аплодисменты на сцене появляется обворожительная Урсула Фрай под руку с Бахусом Дисчертом. Урсула мало изменилась за те годы, что ее не видел зритель: все такая же обаятельная, одетая в темного цвета платье в пол — на этот раз бордовое, с обнаженными руками и палантином, наброшенным на плечи. Волосы, как всегда, природного каштанового оттенка — в этот раз они собраны мерцающей заколкой в низкий хвост, спадающий по спине роскошными локонами. Лисса одобрительно кивает: да, Урсула Фрай совсем не похожа на типичную капитолийку — в отличие от Бахуса, одетого в ярко-зеленый пиджак и прикрывающего лысину фиолетовым париком. Но Бахуса любят за его обаяние, что ни говори.
Зрители ликуют, увидев двоих своих любимых ведущих вместе, а те, перешучиваясь и обмениваясь любезностями, приветствуют публику.
— Мы рады вновь говорить вам: «Здравствуйте!» с этой сцены! — начинает Урсула, и Бахус подхватывает:
— Однако же вы, пожалуй, и недоумеваете: как же, ведь мы хотели уйти! Признавайтесь, коварные, вы ведь ждали кого-то новенького вместо нас, верно?
Из зрительного зала слышится шум, свист, аплодисменты и крики «Мы вас любим!», и Бахус смеется. Урсула посылает публике воздушный поцелуй, а затем, дождавшись, пока все поутихнут, скромно говорит:
— Мы рады видеть вас и чувствовать вашу любовь здесь и сейчас, но… Но все-таки мы с распорядителями подготовили для вас небольшой сюрприз, и этот сюрприз куда лучше, чем два ведущих на интервью с трибутами!
— Верно, Урсула, — соглашается Бахус. — И это… три ведущих!
Он смеется, и зал удивленно гудит, недоумевая. Урсула спешит пояснить:
— Господин Дисчерт шутит!
— Это еще почему? — возмущенно уперев руки в боки, спрашивает Бахус. — Нас и правда трое!
— Да, но беседовать с трибутами мы с тобой не будем, приятель: в нашем возрасте пора лежать перед телевизором, пить имбирный чай с медом и нянчить внуков… Дорогие друзья! — Урсула обращается к затаившей дыхание публике. — Пожалуй, нам не стоит так долго томить вас, но я все же хочу сказать! Все мы знаем, что эти Игры особенные — не только потому, что трибутов в этом году выбирали не случайным голосованием…
-…но еще и потому, — заканчивает за нее Бахус, — что Лисса Голдман, бессменный главный распорядитель, подаривший нам столько незабываемых впечатлений, решила после Квартальной Бойни оставить пост и передать бразды правления своему преемнику! Но это ни в коем случае не означает, что фамилия Голдман навсегда исчезнет с афиш и рекламных плакатов! Дело в том, что наш новый ведущий… Это Грация Голдман, дочь Лиссы и невероятно талантливая юная леди!
Зал рукоплещет. Лисса усмехается: ее дочь любят в Капитолии. Несмотря на свой юный возраст, Грация уже успела пробиться на телевидение и вела свою рубрику на модном канале один раз в неделю — и этого она добилась без помощи влиятельных родителей. Иначе бы и речи быть не могло о том, чтобы взять ее ведущей на Игры: Лиссу тут же обвинили бы в том, что она продвигает свою дочь. Но по счастью, Грация вполне справилась с этой задачей сама, так что теперь она выходит на сцену, сияя и улыбаясь, и рассылает зрителям воздушные поцелуи. Ее платье, длинное и пышное, мерцает в свете софитов серебристыми стразами, крупное колье на груди переливается металлическим блеском, а сама Грация, кокетливо поведя обнаженным плечиком, подает руку Бахусу для поцелуя, а затем чмокает в щечку Урсулу и щебечет о том, как счастлива оказаться перед столь радушной публикой на одной сцене с такими опытными ведущими. Зал снова взрывается аплодисментами — уже в который раз за этот едва-едва начавшийся вечер, — а Грация Голдман, перебросившись парой фраз со своими коллегами и еще раз обратившись к зрителям, усаживается на диван, обитый кожей, черной с ярко-синим отливом: точь-в-точь волосы Лиссы. Урсула и Бахус встают по обе стороны от него и мгновенно проваливаются под пол, оставив после себя лишь столпы дыма; в тот же миг в задней части сцены разворачиваются к зрителю двадцать четыре кресла, занятые трибутами, вызвав бурные овации и восторженные взвизгивания особо впечатлительных капитолийцев.
— Давайте же поприветствуем наконец наших дорогих гостей! — восклицает Грация и сама принимается аплодировать. — Самое время познакомиться с каждым из них, и сейчас я хочу пригласить на эту сцену… Анести Халлен!
И Анести гордо поднимается со своего кресла. Пока она идет по сцене, Лисса успевает рассмотреть ее платье, длинное, обтягивающее грудь и талию, но плавно расширяющееся от середины бедра. Анести, подобно Грации, одета в серебристой гамме, вот только если платье ведущей — светлое и искрящееся засчет стразов и блесток, то наряд девушки из Первого дистрикта по цвету больше похож на фольгу. Открытые загорелые плечи, вырез-лодочка, а по линии талии пришита широкая черная оборка — баска. Анести изящно убирает за ухо прядь платиновых волос, которые стилист оставил ниспадать на плечи девушки, и усаживается напротив Грации. Лисса, крепко сжав в ладони веер, напряженно смотрит на дочь.
— Ну что, Анести, как твои дела? — приветливо спрашивает та, и Анести улыбается:
— Все замечательно! Знаешь, Грация — можно же на «ты», да? — я чувствую, что полна сил и энергии, чтобы свернуть горы… Ну, и чью-нибудь шею, если мне начнут мешать…
Публика смеется, а Анести пожимает плечиком. Она хорошенькая, отмечает про себя Лисса. Тонкий прямой нос, гладкая бронзовая кожа, холодные голубые глаза и обаятельная улыбка… Плюс, девушка ведет себя как лидер, она настроена на победу и знает, что делать, чтобы ее достичь. Спонсоры любят таких, как Анести Халлен, несомненно.
— Неужели ни капельки не волнуешься перед завтрашним днем? — спрашивает у нее Грация, и трибут, на мгновение задумавшись, отвечает:
— Отчего же? Волнуюсь. Все-таки Квартальная Бойня не каждый день случается. И я думаю, любой трибут переживает накануне Голодных Игр — даже те, кто убеждает вас в обратном.
— И о чем же переживают трибуты?
— Большинство, полагаю, о том, что не переживут завтрашний день. Ну, или Игры в целом. Еще многих пугает неизвестность: что будет на арене? Потому что ты можешь быть готов к степям и пустыням, но если тебя загонят туда, где снега и вечная мерзлота… Ну, тут уж как повезет.