— Антрацита — отличная девчонка! — заверяет он, теребя лиловый галстук. Он говорит бегло, как по написанному, и остается совершенно невозмутимым.
— Кто знает, может, вам удастся сохранить дружбу и на арене, — предполагает Грация, хотя ясно: победитель может быть только один. — Кстати об арене. Вик, как по-твоему, какое самое главное качество, которым должен обладать трибут, чтобы выжить?
— Ну, одним качеством тут не обойтись, — усмехается он, поправляя лацканы серого пиджака, из-под которого виднеется розовая рубашка. — Это и сила, и выносливость, и ловкость… Но самое важное, как мне кажется, — умение перехитрить соперника. И всегда оставаться незаметным. Если враг не знает, что ты рядом, он расслабляется и перестает быть опасным.
— А ты умеешь быть незаметным, Вик Холливел?
— Ну, я же как-то заслужил восьмерку от распорядителей, — широко улыбается он, обнажая ряд неровных зубов.
— Так вот в чем дело? — лукаво переспрашивает Грация. — Смотрю, ты серьезно настроен!
Вик кивает и все оставшееся время так спокойно и уверенно отвечает на ее вопросы, словно всю жизнь этим занимался. Когда его время выходит, Грация радушно провожает его на место и обращается к зрителям:
— Ну что ж, дамы и господа, этот насыщенный вечер подходит к концу… Теперь мы знаем о трибутах юбилейных Голодных Игр чуть больше, и лично у меня такое чувство, что я знаю их всех всю свою жизнь! Уже завтра начнутся Голодные Игры, и никто не знает, каков будет их исход, но я хочу пожелать всем участникам… — Она вполоборота поворачивается к трибутам. — Пусть удача всегда будет на вашей стороне!
Зрители ликуют, а кое-кто из трибутов машет им рукой в ответ или посылает воздушные поцелуи. Все они уже завтра отправятся в неизвестность, а вот капитолийцам предстоит насыщенный вечер: на этой сцене сейчас начнется очередное шоу, посвященное Бойне. Его будут вести уже появлявшиеся сегодня перед публикой Урсула Фрай и Бахус Дисчерт, а также бессменный ведущий Голодных Игр Аврелий Ларсен. Вместе они обсудят шансы трибутов победить или хотя бы войти в финальную восьмерку, определят фаворитов, расхвалят направо и налево образы и стилистов, их создавших… А Лисса Голдман вынуждена будет покинуть зрительный зал, чтобы успеть на банкет, устраиваемый самим президентом Борком. Но сперва…
Едва спустившись за сцену, Лисса слышит за своей спиной:
— Кто просил тебя лезть со своими комментариями?! Если ты мне не доверяешь, то зачем вообще было делать меня ведущей?!
— Грация, детка, что случилось? — мягко спрашивает Меркурий, держа жену под руку. Лисса закатывает глаза и судорожно обмахивается веером, пока дочь гневно продолжает:
— Что случилось? Ты это у нее спроси! Она выпросила у звуковиков наушник и сидела нашептывала мне, что говорить! Едва не сорвала все шоу!
Меркурий, вскинув брови, удивленно смотрит на Лиссу:
— Зачем?
— Учитесь держать себя в руках, юная леди, — строго велит она. — Я не намерена выслушивать, как ведущий, которого я выбрала, будучи уверенной в том, что он профессионален и беспристрастен, кокетничает с трибутом и навязывает ему себя, как какая-то продажная девка.
— Я не навязывала! — визжит Грация, топнув ножкой, но Лисса и слушать не хочет.
— Надеюсь, ты усвоила урок. — И, развернувшись на каблуках, она покидает помещение, зная, что Меркурий останется утешать Грацию, а затем с укором посмотрит на жену и спросит: «Зачем ты с ней так?»
А она не сможет найти ответ.
Просто Лисса Голдман боится, что ее дочь не может быть идеальной.
========== XVI ==========
Трибуты за сценой сновали туда-сюда, словно муравьи. Они и были муравьями — беспомощными мелкими муравьями, которых уже завтра придавит тяжелая нога Капитолия. Тит даже усмехнулся такому сравнению — настолько живописным оно ему показалось. Это последний вечер перед ареной, последние минуты, когда они могут видеть своих менторов и сопровождающих, прежде чем те покинут тренировочный центр, и большинство старается извлечь из этих минут максимум выгоды. Прощальные напутствия, советы, пожелания удачи, слезы — чего здесь только нет. Тит вот тоже выслушивает последние наставления от своего ментора. Гикория Томсон, теребя приколотую к пиджаку брошку, коротко и жестко инструктирует его:
— Первое, что ты увидишь на арене, — яркий свет. Будь готов к этому. Не дай ему себя дезориентировать. Изучи местность, которая тебя окружает. Если тебе нужно оружие из Рога изобилия — постарайся заранее определить, какое. Не зевай, пока идет отсчет. И как только ударит гонг — действуй. Но будь внимателен: во время резни у Рога тебя запросто могут убить. Не задерживайся там, а дальше… Не давай на себя напасть.
— Х-х-хорошо, — кивает Тит. Вообще говоря, он хотел бы выиграть небольшое преимущество в завтрашней бойне и остаться у Рога изобилия, чтобы не нуждаться в оружии и провианте, но это почти невозможно: каждый год это место либо захватывают профи, либо оно расположено на каком-нибудь опасном участке земли, где никак не останешься на ночь — то на него камнепад обрушится, то лавина сойдет…
— Тогда мне только остается пожелать тебе удачи, Тит Лоумен. — Голос Гикории выводит его из размышлений. Тит чувствует на себе строгий взгляд ее холодных глаз и понимает: на его победу она надеется, но не очень в нее верит. «Ты хорошо подготовлен, — сказала она однажды. — Но ты не сильный трибут».
Да, не сильный, но имеет ли это какой-то смысл, когда арена — твой единственный шанс на жизнь? И даже если он не победит — исход всяко будет лучше, чем если бы и вовсе не пытался. По крайней мере, о его долге забудут: с мертвого взятки гладки. И лучше, пожалуй, умереть от руки такого же как ты трибута, чем от изощренных методов головореза Вывиха, призванного наказывать всех должников, проигравшихся на тотализаторе. Интересно, а капитолийцы, поставив не на того трибута, пытаются избежать выплат? Хотя о чем ты говоришь, Тит, осаждает он сам себя. В Капитолии никто не будет брать в долг, чтобы сделать ставку. Они слишком пекутся о своей репутации.
На пожелание Гикории Тит, почти не заикаясь, отвечает тихим «спасибо» и видит, как через толпу, держа за руку Сиену, к ним пробирается Лахесис Катаржина Памкин. За нею чинно следует ментор Сиены, Валторна, и сухо кивает Гикории. Лахесис, эта смешная женщина в лимонном платье, тут же принимается щебетать:
— Они все обступили Сиену, шумят, галдят, просят татуировку!.. Мы еле отделались! Детка, раз уж кураторы их других дистриктов готовы разорвать тебя на части, то от спонсоров точно отбою не будет!
— Главное, чтоб другие трибуты меня не разорвали, — хмыкает Сиена. — Буквально.
Лахесис бросает на нее испуганный строгий взгляд, а затем крепко прижимает девушку к себе и со слезами на глазах причитает:
— Милая детка, ты самый любимый мой трибут за все время!..
— Ну-ну, не реви! — Сиена терпеливо хлопает по плечу и закусывает губу. — Я буду скучать…
— Я тоже, милая. Я тоже. — И она, чмокнув Сиену в щечку, поворачивается к Титу и заключает в объятия его самого. Он сносит это молча, без эмоций, и когда Лахесис отходит в сторону, лишь сухо кивает. Сопровождающая и оба ментора снова желают ему и Сиене удачи, а затем покидают тренировочный центр. Пора возвращаться на седьмой этаж и хорошо отдохнуть, но прежде Тит окидывает взглядом тех, против кого ему придется бороться на арене. Крепкий и заносчивый трибут из Второго дистрикта в чем-то убеждает нерасторопного парня из Четвертого, а его, Четвертого, землячка, коротко переглянувшись с Одиннадцатой, покидает просторный зал. Сиена торопится переговорить о чем-то со своим союзником, юношей из Дистрикта-10, чьего имени, как и имен большинства других, Тит не запомнил. Он просто безынициативно смотрит на трибутов-муравьев, машинально отмечая номера дистриктов, которые они представляют. Вот Восьмые уходят прочь — вместе, но в то же время по одиночке, не обращая друг на друга внимания. Парнишка из Одиннадцатого, ни с кем не прощаясь, скрылся за дверями лифта еще раньше. Девушка из Пятого судорожно протягивает своему ментору сложенный в несколько раз листок бумаги, и тот, вымученно запустив ладонь в волосы, кивает. Пока здесь еще кипит жизнь.