Лес пахнет смолой и зеленью — непривычный запах, густой, — и под ногами похрустывают тонкие веточки; Сандал, кажется, нарочно пытается наступать как можно шумнее, но в какой-то миг до его слуха доносится куда более громкий хруст, и они с Марблом, переглянувшись, почти в один голос спрашивают:
— Это ты?
И Сандал понимает, что где-то рядом кто-то есть. А место — почти то самое, где он позапрошлой ночью видел землячку с напарницей. Глупые, неужели остались так надолго на одном месте? А может, не они?.. Сандал не говорил Марблу, кого он предполагает найти — иначе узнали бы телезрители, а значит, и весь родной дистрикт, так что кто бы там ни был — это случайность, случайность, он убеждает себя в этом снова и снова и все пытается думать, что Игры — что-то ненастоящее (как глупо, правда ведь?).
Марбл прикладывает палец к губам, замирает и прислушивается, пытаясь определить источник шума. И начинает идти в сторону от реки, жестом подзывая Сандала следовать за собой. Сандал гасит фонарик — глаза уже быстро привыкают к темноте, и Марбл одобрительно хлопает напарника по плечу: свет может спугнуть жертву. Вот только он не знает, что жертвы — вот они, совсем близко: пройдя меньше сотни метров, Сандал замечает чуть поодаль, за группой высоких сосен, две сидящие на поваленном трухлявом дереве фигуры. На одной из них нет кафтана, зато в отблеске лунного света видно змеящиеся по рукам рисунки. Он все-таки нашел тех, кого искал — и что теперь, что дальше? Сейчас Марбл обернется, и… И конец. Именно в этот миг Сандал решает, что девчонок надо предупредить об опасности — пока Марбл, прижав ухо к земле, пытается понять, куда им идти, он снимает с запястья широкий железный браслет, найденный в Роге, и бросает его туда, где сидят, ни о чем не подозревая, Линария и Таласса. Теперь счет пойдет на секунды: Хейт услышит стук браслета о землю, а девчонки поймут, что их обнаружили. Успеют убежать — им повезет, не успеют — повезет, наверное, Сандалу: суровый напарник начнет воспринимать его всерьез. Вот только есть ли в этом толк?..
С ветки, громко ухая, срывается филин; Сандал, щурясь, наблюдает за переполошившимися девушками — они резко поднимаются на ноги, переглядываются, и Линария кивает в сторону. Крадучись, обе стараются покинуть облюбованное местечко. Марбл, не видевший маневра Сандала, встает с земли и следит за взглядом напарника — заметил.
— Чертова птица их спугнула. Ну что стоишь, бежим! — И он срывается с места, размахивая своей секирой, предвкушая смерть. Сандал на подкашивающихся ногах бежит следом, надеясь на одно: у девочек есть фора, пусть они успеют убежать, скрыться, что угодно…
Деревья мелькают перед глазами, и он едва успевает огибать их, стараясь успеть за Марблом, сбить его; делает вид, что пытается воспользоваться гарпуном — мол, выстрелил бы, да на бегу не с руки, и деревья мешают — соперницы то и дело укрываются за ними… В какой-то миг Сандал спотыкается о корягу и падает; спустя мгновение раздается сдавленный визг — Линария зовет на помощь Талассу, но захлебывается собственным криком. Сандал поднимает голову — Одиннадцатая уже в руках Марбла, и сопротивляться бесполезно, хоть она и пытается укусить его, расцарапать лицо…
— Вторая куда-то исчезла, как сквозь землю провалилась, — сплевывает Хейт, прижимая Линарию к земле. — Что, твоя подружка не придет спасти тебя? Сандал, убей ее!
Руки немеют, и он молча сглатывает. Сжимает рукоять ножа и делает шаг вперед, но совсем не хочет причинять Лине боль — может, сейчас ей на помощь придет Таласса? Но Линария во всю глотку кричит, чтобы та бежала прочь и спасалась — неужели послушает, не придет на подмогу? Это не похоже на Талассу Ричардсон, нет. И откуда-то из-под земли раздается вдруг приглушенное: «Лина, ты где?!» Очевидно, не сразу заметила, что подруги нет рядом.
— Подземный ход! — первым соображает Сандал.
— Отлично. Тогда убей эту, а я поищу тоннель, ну же, живее! Ты должен убить ее. — Голос Марбла звучит как приказ.
— Но она же совсем безоружна… — пытается возразить Сандал и чувствует, как его спины касается лезвие секиры.
— Или ты убьешь ее, или я — вас обоих. — И Линария оказывается в руках Сандала. Серые глаза кипят гневом, и девушка брыкается, кричит, впивается ногтями ему в горло… Он чувствует ее страх, и видит в глазах слезы, и понимает вдруг, что она до боли похожа на Мирру… — Ну же! — И он вонзает клинок ей в сердце.
***
Пушка заставляет Айвори дернуться и схватить спящую Терру за руку. Та просыпается мгновенно и резко садится, инстинктивно хватая лук — после происшествия с волком она не отходит от него ни на шаг.
— Кто-то погиб, — шепчет Айвори, прижимая к груди игрушечного единорога, взятого с собой из родного дистрикта. Терра смотрит в небо, словно там может вспыхнуть портрет, но уже слишком поздно: гимн давно отзвучал, так что имя погибшего станет известно лишь завтра.
— Как думаешь, разбудить Хиона?..
— Давай хотя бы проверим, жив ли он?.. — И Айвори подползает к палатке. Они с Террой решили провести эту ночь под открытым небом — сегодня было достаточно тепло, — а Хион остался в палатке: что, если это с ним случилось что-то ужасное?.. Но едва они приподнимают плотную зеленую ткань, как Терра испуганно бормочет:
— Его здесь нет… И… Что это?
Колышки, при помощи которых палатка держалась на земле, с одной стороны вынуты и разбросаны, и Хион исчез куда-то с частью их вещей, а на голой земле Айвори замечает какие-то слова, выцарапанные чем-то острым — ножом или тем же колышком.
— Посвети фонариком, — просит она и, сощурившись, читает: «Не хочу… быть обузой».
— Он что, сбежал? — в недоумении Терра осматривает палатку. — Точно, вот здесь прополз, специально вынул колышки, чтобы уйти с задней стороны… Чтобы ты не заметила, пока дежуришь!
— Погоди, он… Думаешь, он услышал наш разговор сегодня и… Обиделся?
— Но я не хотела его обижать!..
— Он и так постоянно думает, что никому не нужен, — вздыхает Айвори. Ей жаль, что Хион ушел, да еще вот так… — Надеюсь, с ним все будет в порядке…
— Да, но только что нас стало на одного меньше… — обреченно произносит Терра.
***
Таласса истерически плачет где-то в недрах подземного коридора: не успела, не заметила, не спасла… Она даже не знала, кто убил Лину, кто гнался за ними. Соскользнула по склону в тоннель, а Линария… Едва поняв, что подруги нет рядом, Таласса побежала назад, надеясь спасти ее, но пушка ударила раньше, а с поверхности доносились мужские голоса — поздно, слишком поздно. И она ринулась прочь, ненавидя тех, кто убил подругу, ненавидя себя, ненавидя Капитолий; доведя себя до изнеможения, забилась в угол, яростно молотя кулаками об пол.
Эта ночь будет для нее нескончаемо длинной.
========== XXV ==========
Лисса Голдман держится расслабленно — впрочем, как и всегда, временами даже забывая о том, что в последние годы ее расслабленность нарочита. Погиб еще один трибут, на радость президенту и столичным жителям: особо слезливые дамы могут всплакнуть — ах, как напряженно, какой эмоциональный момент, — а те, кто жаждет большего, становятся теперь на шаг ближе к победителю. И все снова идет по плану — на экране дают гимн, портрет улыбающейся Линарии Шоу на несколько мгновений озаряет небо, и еще долго Лисса видит перед глазами ее каштановые кудряшки и невесомые ямочки на щеках. Красивая девочка. Была.
— Сколько еще осталось? — равнодушно и в то же время как-то надсадно уточняет президент Борк, расположившийся в кресле напротив.
— Четырнадцать, — не задумываясь, отвечает Лисса, готовясь услышать в ответ: «Как-то медленно дело идет». Этим вечером президент снова решил переговорить с ней, так что сейчас за ходом Игр госпожа Голдман наблюдает в качестве простого зрителя — ареной заправляет мистер Хоффман, помогая Талассе петлять по потайному ходу (или же запутывая ее).
— Вам не кажется, что Бойня затягивается? — словно угадывая ее мысли, спрашивает президент Борк, но у Лиссы уже давно готов ответ.
— К концу подошел лишь четвертый день, и трибуты продолжают умирать каждые сутки. Вы ведь не хотите, чтобы в один день погибла половина? Дайте зрителю вкусить их отчаяние, безумие, страх, боль, что еще они там испытывают… — (Отсрочьте гибель; нет, Лисса, ты не должна говорить так, не должна даже думать). — Все должно быть вкусно, господин Борк. — Она улыбается. — К тому же, на завтра у нас с Эротом Хоффманом припасено кое-что интересное — думаю, зритель оценит. — В ее глазах сверкает огонек; думая об арене, Лисса Голдман, как и во время самых первых Игр, испытывает особое воодушевление.