Когда закончился этот безумный ад с наездниками, Тимис еще несколько минут сидел, уставившись прямо перед собой, и с трудом пытался перевести дух. А потом по телу начала разливаться запоздалая боль: синяки, ссадины и раны, полученные ударами мечей, давали о себе знать. Но Тимис чувствовал: его ранения не так серьезны, как стрела в плече Иштар; напарнице нужно было помочь. А потом раздался пушечный выстрел, и перепуганный Тимис Кардью в панике подбежал к той, с которой сражался бок о бок. Но Иштар дышала — слабо, хрипло, но уверенно. Погиб кто-то еще, но сейчас это было не важно, и Тимис, взяв ее на руки, отнес под широкое дерево. Нашел в рюкзаке какие-то медикаменты, разрезал одежду на плече, чтобы та не мешала, и бегло осмотрел рану. Стрела прошла вблизи плечевого сустава, через бицепс, и крови пока немного, но когда он вынет стрелу… Тим быстро оглядел ее: оказалось, наконечник откручивается, и ему не придется ломать древко. Тем лучше: можно быть уверенным, что никакая щепа не останется внутри, и риск заражения значительно снижается.
Иштар пришла в себя, пока он примерялся, как бы ухватиться за древко так, чтобы вытащить его максимально быстро и безболезненно. Может, оно и к лучшему, что она очнулась — Тимис долго думал, поднести ли к ее лицу проспиртованную марлю или не стоит… Но все решилось само собой, хотя Иштар была заметно напугана, открыв глаза. Сейчас она собралась, на лице появилось выражение холодной решимости — как только Тимис дернет стрелу, она готова будет прижать к ране пропитанный дезинфицирующими средствами бинт. А пока — хмурится и пытается не кричать: предчувствие боли, кажется, для нее хуже самой боли. А у Тимиса трясутся руки — сильнее, чем всегда: они просто ходят ходуном, и он не может заставить себя быть бесстрашным. Глубоко вдыхает, считает до трех, закусывает губу и на выдохе резко тянет на себя стрелу со снятым наконечником. С губ Иштар срывается нецензурное слово, и лицо искажается от боли, но она делает шумный и жадный вдох и, закрыв глаза, опускает на обнаженное плечо марлю. Ее ослабевшее тело наклоняется вперед, но Тимис крепко держит ее под ребра; второй бинт с дезинфекцией он прижимает к ее руке сзади — там, где вошла стрела, — и, уложив девушку на землю, быстро смывает хлещущую кровь, обрабатывая рану и накладывая жгут, чтобы остановить кровотечение. Находит в аптечке обезболивающее, понимая, что без него никак, и протягивает Иштар — кажется, все самое страшное позади, и теперь ему бы заняться своими ранами: щеку бороздит глубокая царапина, множество подобных — на пальцах и запястьях, а на животе — серьезный порез, и футболка уже давно закостенела от крови. Тимису с трудом удается отлепить ее от поврежденной кожи и промыть рану водой из бутылки, чтобы затем наложить повязку, морщась от боли.
Иштар тихо постанывает рядом, и он то и дело оборачивается на нее, но кровотечение, кажется, приостановлено: Тимис уже трижды за это короткое время проверял повязку, и та больше не пропитывалась багровым, но жгут наверняка перетянул плечевую артерию, и это нехорошо.
— Ты как? — тихо спрашивает Тимис, и Иштар побелевшими губами отвечает, что могло быть хуже. — Надо что-то делать с твоей раной, — продолжает он. — Ее бы зашить… — И Пибоди морщится так, словно надеялась, что он не произнесет этих слов. Он и сам рад бы не говорить этого, но в Тренировочном центре их даже учили делать это… Другое дело, что в Тренировочном центре были специальные иголки и прочная капроновая нить, а у него под рукой только ниточки, которые можно вытянуть из одежды, или жесткие, как леска, волосы Иштар, а в качестве иглы могла бы подойти рыбья кость — но рыбу сперва надо поймать… Думать обо всем этом, конечно же, стоило до того, как он вынул стрелу, но теперь Тимису не остается ничего другого, кроме как делиться с Иштар своими мыслями. Та тяжело вздыхает, понимая, что иначе никак, и он уже собирается пойти к реке, когда напарница хватает его за руку и указывает куда-то в сторону. Тимис послушно следит за ее взглядом и ошарашенно шепчет: — Спонсоры…
Это слово для него — как имя божества, сошедшего на землю. Он видел, как к участникам предыдущих Игр прилетали серебристые парашютики с всевозможной помощью, но чтобы смотреть на это воочию… Безусловно, это подарок для Иштар: цифра три на контейнере сама за себя говорит, да и что он, в общем-то, удивляется? Нет ничего странного в том, что Иштар покорила состоятельных капитолийцев.
В контейнере — крохотная баночка с мазью, пинцет, игла и та самая капроновая нить, и увидев все это, Иштар как-то обреченно кивает, сглотнув. Тимис усмехается — как-то излишне громко, истерично: накладывать шов на живой коже — совсем не то, что зашивать силиконовый манекен, и сердце гулко бьется в груди от нервов. И хочется бросить это все, уйти — в конце концов, он ведь не меньше других стремится выбраться из этого пекла… Но он, как дурак, привязался к Иштар и защищает ее — тоже как дурак. И рану он зашьет — сейчас, только уймет хоть немного дрожь в пальцах…
***
Таласса долго петляла по подземному лабиринту, не зная, день сейчас или ночь и что происходит наверху. Здесь, под землей, было тихо и спокойно — только однажды стреляла пушка, унося с собой жизнь одного из них и возрождая в Талассе ненависть к Капитолию. Только сейчас девушка начала вспоминать, зачем она здесь, только сейчас вспомнила, за что ее выдвинул на арену родной дистрикт. Боевой дух, дух революции, дух восстания, что кипел в ее крови — Таласса должна показать столице, что такое жители дистриктов, кто они такие. Она должна быть сильной, она должна сделать так, чтобы жеманные капитолийцы хоть немного усомнились в том, что они творят. Победит она или погибнет, она должна показать им — но арена ломает ее, до хруста перекручивает хребет, вынимает кости и не дает дышать. Таласса и подумать не могла, что так произойдет — но теперь, может быть, теперь все будет по-другому?
Коридор, по которому она бредет, размышляя, давно уже перестал ветвиться, и со временем Таласса начала подмечать происходящие с ним изменения. Сперва в густой темноте, едва освещаемой тонким и уже начавшим мерцать на последнем издыхании лучом карманного фонарика, стали появляться факелы на стенах; затем сами стены, сначала являвшие собой шлифованную грубую породу, стали расширяться, и на них появилась роспись — пухлые купидоны, обнаженные девушки, танцующие нимфы… Последним изменился пол: скользкий и сырой гранит сменился на светлый кирпич, выложенный аккуратным рисунком, а вскоре Таласса почувствовала, что идет вверх по склону — значит, скоро она выйдет куда-то. Куда?..
Изменения в мрачном пейзаже приободрили Талассу: она больше не чувствует себя столь разбитой и напуганной. У нее внутри кипит сила, бурлит целое море — несмотря на то, что Линария умерла, что умер трибут после нее и целое множество — до, — несмотря на весь страх, боль и холод, что она пережила, Таласса будет идти и бороться. Почувствовав прилив сил, она слабо улыбается и снимает со стены факел: теперь он будет освещать ей путь, теперь она непременно найдет выход…
Выход сам находит ее. Низкая дверь в конце тоннеля слегка приоткрыта — несколько минут Таласса стоит возле нее, прислушиваясь, но все тихо, и она, пригнувшись, выходит наружу. И чихает от столпа пыли, попавшего в нос, но затем беспокойно оглядывается. Комната перед ней похожа на будуар: высокая и широкая кровать с резной спинкой, платяной шкаф, туалетный столик с круглым пыльным зеркалом, проеденный молью ковер и тяжелые портьеры густого синего цвета, темного, как море в грозу… На кровати — с десяток расшитых бисером думок, у туалетного столика — табурет с мягкой обивкой из синей парчи, а на самом столике — щетка для волос, несколько гребней и красивый кувшин со сколотым краем — синий с розовыми цветами. И несмотря на пыль и ветхость, комната вызывает у Талассы искренний восторг — и первым делом она подбегает к окну, раздвигая шторы. И тут же вздрагивает — разве могла она мечтать о таком? Из окна видно бескрайнюю морскую синеву, а если повернуть голову направо — величественные серые скалы. И безоблачное небо, по которому она так скучала, находясь под землей — сейчас оно кажется куда ближе, чем море далеко внизу: очевидно, будуар знатной дамы находится очень высоко в замке; может, в выступающей башенке или еще где-то…
Распахнув окно, Таласса вдыхает полной грудью свежий соленый воздух и закрывает глаза, наслаждаясь. Плеск волн где-то вдалеке — словно бальзам на ее растревоженную душу. Простояв так с несколько минут, Таласса чувствует себя намного лучше и, едва заметно улыбнувшись, отходит к зеркалу, рукой отерев запылившуюся поверхность. Как давно она не видела своего отражения!.. И лучше бы, если быть откровенной, не видеть его и дальше: осунувшееся лицо, синяки под глазами, растрепавшиеся, сбившиеся в клочья волосы, заплетенные в косу… Вздохнув, она берет со столика щетку и садится на кровать, пытаясь расчесать их. Пожалуйста, пусть остаток этого дня пройдет тихо и мирно, а она наконец поспит на мягкой перине под настоящим одеялом, пусть и отсыревшим. Ведь Капитолий уже получил сегодня свою кровавую жертву…