Поместив под спину рюкзак, Хион Вагнер усаживается у правой, если повернуться спиной к тоннелю, стены и приступает к трапезе, почти праздничной: у него есть коньяк, немного вяленого мяса и полпачки сладких сухарей. Значит ли это, что на арене можно почувствовать себя в безопасности? Вагнер почти готов поверить в это, когда крышка от бутылки падает из его рук, звякнув у самой стены. Выругавшись, Хион лезет подобрать ее, но та закатывается в щель. Пытаясь нашарить ее, он вдруг чувствует, что стена легко уходит вовнутрь, словно дверь. «Вот чертовщина», — думает Хион и, навалившись на нее, проскальзывает в открывшийся ход. Его взору открывается неосвещенная комната с разбитыми окнами, маленькая, почти необставленная. В углу — узкая незастеленная кровать, напротив — тумбочка и кувшин с отколотой ручкой, вот и вся мебель. Заглянув в кувшин, Хион с удивлением замечает, что тот почти до краев наполнен водой, на удивление чистой, и, озираясь кругом, подходит к окну. На улице уже стемнело, но звезд пока не видно — значит, с тех пор, как он плутал по подземелью, прошло меньше времени, чем Хион мог бы вообразить. Значит, он еще не пропустил вечерние «новости» — можно будет узнать, кто погиб сегодня. Пожалуй, из окна откроется хороший вид на скорбное зрелище — а пока Хион Вагнер возвращается к своему ужину. Сегодня он больше никуда не пойдет.
Звуки гимна застают его как раз тогда, когда он, опустошив уже треть бутылки коньяка, сидит на жесткой кровати и гадает — то ли организм у него такой крепкий, то ли коньяк капитолийцы подсунули ненастоящий. Во всяком случае, он почти не чувствует себя пьяным, хотя так хотелось бы забыться — и, вздохнув, подходит к окну. Как раз вовремя: на темном небе — портрет широко улыбающейся Айвори Ферфакс, и Хион не в силах сдержать досадный стон. Мог ли он подумать — еще вчера эта девушка искренне смеялась над его наиглупейшими шутками, а теперь… Дело дрянь — хотя Хиону, по крайней мере, удалось избежать участи свидетеля ее гибели (какая малодушная мысль, в ужасе думает он и трясет головой). Так или иначе, Айвори была добра к нему, и смириться с ее смертью, поверить в нее и принять оказывается не так уж просто. Чтобы затопить ненужную на арене жалость, Хион делает еще несколько больших глотков неправильного коньяка и в изнеможении падает на кровать. Утром что-нибудь обязательно переменится, думает он перед тем как уснуть.
Утро и впрямь несет за собой перемены, но не для Хиона вовсе: грохот и колокольный звон будит чутко спящую Анемону. Приоткрыв глаза, она замечает, что Ром, который должен был нести караул, задремал, и с жалостью думает: «Устал, бедняга…» В следующий миг башню, в которой они ночуют, сотрясает грохот, и Мона, бросив беглый взгляд в окно, понимает: надо выбираться.
— Ром, вставай! Обвал! — Она толкает его в бок, ведомая совестью и треклятым ощущением, что должна всем помогать. Ром, мигом вскочив, тут же оценивает обстановку.
— Похоже на землетрясение, — коротко бросает он, торопливо подбирая с пола свои вещи. Мона в ужасе смотрит через узкое окошко-бойницу на то, как огромные куски кирпича осыпаются на землю со всех сторон: рушится не только их башня, но и те, что стоят неподалеку. Они-то и разбудили Мону — распорядители дали им немного времени, и их укрытие затряслось чуть позже. Однако медлить нельзя: грохот усиливается, а сверху на них сыплются мелкие обломки, больно ударяя по плечам, и Анемона, укрывая голову руками, уже чувствует, как пол ходит под нею. А несколько мгновений спустя обнаруживает себя бегущей вниз по винтовой лестнице, и ступеньки уходят из-под ног — но она все бежит в суматохе, и Ром бежит, и хотя они команда, спасает каждый лишь собственную шкуру. Что делает Гаррисон, Анемона не видит, но сама в какой-то миг, опасаясь рухнуть на землю и оказаться под завалами, хватается длинными пальцами за выступ в стене. Какой-то железный крюк — некогда гадать о его предназначении, и Мона лишь испуганно сжимает ладони крепче, почти повиснув. А несколько мгновений спустя прямо перед ней на лестницу обрушивается груда камней, отрезая путь вниз — единственный путь к спасению. Башня кренится набок.
— Ро-о-ом! — в отчаянии зовет Анемона. Она не хотела бы показывать, что ей нужна помощь, но самой ей не справиться, ни за что не справиться. А Рома словно след простыл: вот и весь союз, неужели… Как можно быть такой глупой и доверчивой?!
Перед глазами пляшут темные пятна, и у Моны кружится голова. Где-то снова что-то падает, и она, взвизгнув, втягивает голову в плечи, а затем судорожно смотрит по сторонам: ну же, хоть какой-нибудь выход, он должен быть!
Она находит его почти тут же, в бойнице в шаге от нее. Ту хорошенько разворотило землетрясением: проем стал чуть ли не втрое шире прежнего, и худенькая Анемона легко протиснется в него. Придется прыгать. Иного выхода у нее нет: если не поторопиться, ее вот-вот придавит завалами кирпича — Мона и без того с трудом уклоняется от обломков, что валятся с потолка, оставляя на загорелой коже синяки и ссадины. Если она не прыгнет — погибнет точно; если прыгнет… Что ж, надо признать, что вероятность остаться в живых после прыжка с такой высоты довольно мала, но зато ее точно не погребет под собою рухнувшая башня — та кренится в противоположную сторону, и если Моне немного повезет, она сможет съехать по покатому склону, как с детской горки. Тогда и повреждения будут не такими… страшными.
Одной рукой держась за крюк в стене, Анемона нерешительно приближается к бойнице и тут же вцепляется в уступ, чтобы не упасть. Где-то, как будто вдалеке, раздается грохот, похожий на звук взрыва, а следом — ругань: Ром матерится. Но он все еще жив — пушки не стреляли, — и она, Мона, жива, вот только полностью деморализована: совсем рядом с ней падает здоровенная балка, заставляя Анемону расплакаться от страха. И что там делает Гаррисон?..
Сглотнув, Мона сжимает губы и перебирается на окно, кое-как усевшись в проеме. И понимает, что сама ни за что в жизни не съедет вниз: слишком высоко. От открывшегося вида кружится голова, и пальцы свело судорогой: она даже не может разжать их, схватившись за выступы. Но башня снова содрогается, уходя немного в землю, и Анемону подбрасывает наверх — а затем руки непроизвольно разжимаются, и она, зажмурившись и истошно крича, соскальзывает вдоль кирпичной стены, пытаясь прижаться к ней всем телом, отчаянно хватаясь руками за скользкий кирпич. У подножия башни вьется густой плющ, и Мона еще в сознании пытается зацепиться пальцами за толстые стебли. А потом — острая боль, и в глазах темнеет.
Ром уже на земле — ковыляет среди обломков, потирает обожженное плечо и разодранные колени, но довольно ухмыляется: его устройства сработали на ура. Пара небольших взрывов, и он пробрался через завалы на лестнице почти без увечий, а теперь твердо стоит ногами на земле. Правда, радоваться еще рано — уйти бы отсюда от греха подальше… Башня еще не рухнула — вдруг резко сменит направление и шмякнется прямо на него? Вот смеху будет, такой умный, всю жизнь хвастался, как хорошо понимает законы физики, и… Ну уж нет. Перелезая через груды кирпича, Ром стремится выйти на ровную местность. С Анемоной они разделились — что ж, так даже лучше, их союз был вынужденным, думает он, и пушка вроде бы не стреляла — значит, девчонка жива и тоже выберется…