Размышляя так, он движется от выхода из башни в ту сторону, куда она не должна упасть, и вдруг замечает у подножия, среди обломков и зелени, тело в трибутской форме. И, раздосадованно вздохнув, спешит к нему: напарница все же. Не заметь он ее сейчас — ушел бы со спокойной совестью, но теперь как-то… Что-то не дает. Паршиво это. В конце концов, она разбудила его — как знать, успел бы он выбраться отсюда, если бы не она?..
Мона недвижно лежит среди груды камней, но пульс у шеи прощупывается: значит, жива. Видимых серьезных повреждений Ром не замечает, но все равно приводит ее в чувство несильным ударом по щеке. Анемона чуть слышно стонет, разлепив свои огромные зеленоватые глаза.
— Ты как? Встать сможешь? Что-то болит? — быстро и четко спрашивает Ром. Посмотрев по сторонам, Мона пытается подняться, опираясь на его плечо, но тут же морщится от боли:
— Нога…
«Отлично, — думает Ром, — я вытащу тебя, и мы квиты». Вздохнув, он поднимает ее на руки и ковыляет прочь, подальше от зоны разрушения. Когда арена чуть успокоится, он посмотрит, что там с ногой союзницы, а заодно залатает собственные боевые раны.
========== XXVIII ==========
— Добрый день, госпожа Голдман! Меркурий, рад видеть, — Эрот пожал руку ее мужу, учтиво склонил голову и уступил Лиссе место за главным монитором. Та благосклонно кивнула и, присев, постучала о стол кипой бумаг.
— Здесь отчет о прошедшей ночи, верно? — уточнила она. Эрот кивнул — эти отчеты печатались ежедневно с самых первых Голодных Игр, а сведения затем архивировались. Накопленный архив после финала Квартальной Бойни Лисса Голдман обязана будет сдать президенту, а его копию получит ее преемник — мистер Хоффман. Читать же эти бумаги Лисса пока не собиралась: бегло окинув взглядом все секторы арены, она нажала кнопку перемотки и уточнила:
— В мое отсутствие что-нибудь произошло, господин Хоффман?
— Утром, — кивнул Эрот. — Сектор восемь, обвал башни.
— Погибшие?
— Погибших нет, из пострадавших — Ром Гаррисон и Анемона Клири. Ром незначительно ранен, с девушкой дела обстоят сложнее. Что-то с ногой — полагаю, перелом.
— Хорошо, — коротко ответила Лисса, просматривая ускоренный видеоряд событий сегодняшнего утра и затем переводя камеры в живой режим. — Устроить обвал — ваша идея? Прекрасно. Анемона продемонстрировала удивительную выдержку… — Госпожа Голдман приблизила изображение. Ром и Мона уже перебрались в безопасное место и теперь отдыхали — если это можно было назвать отдыхом. Мона сидела, прислонившись спиной к высокому булыжнику, и лицо ее выглядело зареванным, красным от слез. Кажется, впервые за все время, что на нее направлены камеры, Анемона позволила себе показать эмоции: страх и боль были почти физически ощутимы даже через экран. Мона с недоверием косилась на своего напарника, утирая слезы, а тот пытался быть бодрым и обнадеживающим, накладывая шину, чтобы обездвижить ее поврежденную ногу. Та заметно опухла, и Мона, судя по всему, не могла ей пошевелить — с такой травмой на арене делать практически нечего, отметил Меркурий, и Лисса согласно кивнула. Бывали случаи, когда трибуты доживали до финала, ломая конечности или даже теряя их, но таких случаев госпожа Голдман могла припомнить не больше трех, и все это были крепкие и сильные юноши, а Мона — хрупкая девушка, пусть и настроенная решительно.
— А у нее щедрые спонсоры, — отметила Лисса, всматриваясь в экран: чуть поодаль виднелась серебристая ткань парашюта, а Ром, покончив с шиной, обкалывал ногу союзницы противовоспалительными средствами и отпаивал девушку анальгетиками.
— Да, но сломанную кость никакой спонсор не срастит, — пожал плечами Эрот. Лисса лукаво улыбнулась:
— Что ж, посмотрим, к чему это приведет. И как она будет передвигаться, когда понадобится: едва ли Ром захочет таскать ее на себе. Я бы вообще бросила девчонку, — цокнула языком госпожа Голдман.
— Ты жестока, дорогая, — покачал головой Меркурий, проводя рукой по ее распущенным волосам, выкрашенным сегодня в багряно-красный.
— Ты полагаешь? — Она насупилась. — Что ж, может, и так, но лучшее, что сейчас может случиться с Анемоной, — это быстрая и безболезненная смерть. Ну, либо быстрая — и тогда уже не так важно, болезненная или нет, — смерть всех соперников, а их не так уж и мало.
— Тринадцать, — бодро уточнил Эрот и, развивая бурную деятельность, в течение какого-то получаса покинул комнату управления, оставив арену на попечение Лиссы. Та неторопливо переключала секторы на мониторе, приглядывая за трибутами, и размышляла о том, как далеко удастся дойти Анемоне Клири — в прямом и переносном смыслах. Проблема с ее передвижением, к слову, разрешилась довольно скоро: один из спонсоров прислал костыли, на что Ром пошутил: их, мол, и как оружие использовать можно. Шутка Моне забавной не показалась, да и от самих костылей она была не в восторге — интересно, что бы она сказала, если бы спонсору позволили переправить на арену инвалидное кресло? Тот хотел, но габариты посылок ограничены, и влюбленному дураку пришлось довольствоваться тем, что есть.
Центр управления ареной жужжал, словно улей, каждый здесь был занят своим делом, а «пчелиная королева», как шутливо окрестил Лиссу муж, прикидывала, кому из трибутов стоит устроить какую-нибудь западню. Быть может, Оре? Той слишком вольготно живется среди руин с ее запасами консервов и ослиным терпением. Или Сиене с Маркусом? Хотя за этими наблюдать и без того интересно: не далее как вчера Лиссе стало известно, что за их дружескими перебранками и теплым отношением друг к другу с замиранием сердца следит весь Капитолий. Нашли себе Ромео и Джульетту взамен погибших Шестых, хотя сама Лисса в их отношениях романтики не находила. Сейчас эти двое сидели у потухшего костра, доедали зажаренных на обед куропаток и разговаривали о родных дистриктах, а госпожа Голдман уже прикидывала, что бы такое устроить, чтобы разрушить эту идиллию, когда затравка для публики сама пришла к ней в руки — оттуда, откуда Лисса и не ждала. Таласса Ричардсон, изучая окрестности замка, приближалась к комнатам-ловушкам.
Ловушки представляли собой своеобразный лабиринт, состоящий из тринадцати комнат — двенадцать из них символизировали дистрикты Панема, а в самом центре находился маленький «Капитолий» — самое безопасное место на арене, где первого добравшегося туда трибута ждал щедрый приз в виде дополнительного Рога изобилия. Но Лисса Голдман не продержалась бы столько лет в кресле главного распорядителя, если бы просто распихивала всюду подарки для трибутов: этот дар следовало заслужить. Президент Борк обмолвился однажды, что бесплатный сыр лежит лишь в мышеловке — мышеловкой комната-Капитолий и стала. Двенадцать залов, окруживших ее кольцом, соединялись друг с другом по принципу соседства и оснащены были хитрым механизмом, который поворачивал комнату на девяносто градусов по часовой стрелке каждый раз, когда находящийся внутри закрывал одну из четырех дверей. Проход, ведущий к центру лабиринта, находился в «Дистрикте-1»; оттуда же можно было попасть в дистрикты Два и Двенадцать, а за четвертой дверью скрывалась смертельная ловушка. Во всех других залах ловушек было по две. Иной раз это становилось очевидно, стоило лишь открыть дверь, но иногда ловушка начинала действовать лишь тогда, когда трибут в нее попадал. Если постараться, из пары таких можно было найти выход.
Таласса Ричардсон вошла в лабиринт через зал, на одной из стен которого, в самом углу, сиротливо ждал, пока его заметят, герб дистрикта номер Пять. В этом зале и в «Одиннадцатом» одна из дверей соединяла помещение с коридорами замка и давала трибутам дополнительную лазейку, а гербы дистриктов наносились на стены так, чтобы их нельзя было увидеть случайно. Так распорядители исключали возможность выбраться, по нескольку раз открывая одну и ту же дверь. И все же задача добраться до выхода не была невыполнимой, а потому зрители замерли в ожидании. Дверь за Талассой захлопнулась с глухим стуком, и находящийся в подвале механизм со скрежетом завращался. Девушка замерла, прислушиваясь — она не могла ощутить вращения, но могла заметить у входа медную табличку. Старательно выгравированные буквы на ней гласили, что «Безопасен только солнечного круга путь, не вздумай параллельно стрелке компаса свернуть».