Когда Фабиан решает, что она готова к встрече со своим стилистом, Иштар на время оставляют одну, а вскоре в комнату заходит красивая женщина в возрасте. На ней узкое платье до середины икры, черное с золотым, и плиссированная золотистая накидка, тянущаяся по полу; смуглую кожу оттеняют золотистые румяна, глаза аккуратно подведены, а короткие черные волосы блестят так, словно смазаны маслом. От женщины пахнет югом, о котором Иштар читала в книгах по истории. Звеня браслетами на запястье, стилист протягивает ей руку и говорит густым, низким голосом:
— Меня зовут Айсис.
— Здравствуйте… — растерянно отвечает Иштар. Она никак не ожидала, что ее стилист может выглядеть подобным образом, не думала, что хоть кто-нибудь в Капитолии окажется таким непохожим на всех остальных. Внешность Айсис настолько выбила Иштар из колеи, что та вмиг растеряла всю свою надменную уверенность.
Айсис велит ей встать и покружиться на месте; касается длинными пальцами ее волос и кожи, многозначительно цокает языком, протягивает халат и говорит:
— Иди за мной. Твой образ почти готов.
И Иштар, отчего-то очень волнуясь, покорно идет следом за стилистом.
========== V ==========
— Добрый день, добрый день, дорогие мои друзья! — Аврелий Ларсен тараторит, словно заведенная механическая игрушка, и полубезумно улыбается в камеру. Лисса усмехается — ей нравится его заразительная радость и радушная улыбка. — Ну что же, совсем скоро — всего лишь через какой-нибудь час — мы увидим грандиозное зрелище: парад трибутов! Лично я с нетерпением жду Церемонию открытия нашей Квартальной Бойни, а ты, Лисса?
— Безусловно, и я предвкушаю это событие, — улыбается она. Аврелий пригласил ее дать небольшое интервью для его передачи, посвященной открытию юбилейных Голодных Игр, и главный распорядитель польщена этим своеобразным актом прощания — если его можно назвать так сейчас, когда Игры только-только начались и она еще полноправно занимает свой пост. — К тому же, этот год во всех смыслах особенный…
— Разумеется, — вздыхает Аврелий. — Быть может, кто-то не знал, — обращается он к публике, — но в этом году бессменный главный распорядитель Голодных Игр Лисса Голдман решила уйти на заслуженный отдых. Квартальная Бойня станет ее последним детищем. Как же мы без тебя, Лисса?
— Ну-ну, не расстраивайся так, — смеется она. — Мой преемник справится с этой работой не хуже меня: я уверена в нем на сто процентов. К тому же, фамилия Голдман не исчезнет из списка организаторов Голодных Игр — ну да тебе ли не знать!
— И то верно! — восклицает Аврелий. — Друзья, Лисса обещает нам всем кое-какую интригу, но я ничего вам не расскажу — когда придет время, сами все узнаете! Скажи, Лисса, чего нам ожидать от Квартальной Бойни? Раз это твой последний год, то, быть может, что-нибудь изменится в правилах?
— Ну, правила Квартальной Бойни сами по себе несколько выделяются на фоне предыдущих сезонов Игр — взять хотя бы выбор трибутов, за которых в этот раз голосовали их сородичи. Но это не только мое решение, но всего распорядительского состава — на каждой Квартальной Бойне условия Жатвы будут слегка меняться. Ведь каждый двадцать пятый год Игр — праздничный. И так будет даже после того, как я уйду на покой, — Лисса пожимает плечами и небрежно смахивает со лба изумрудный локон, выбившийся из прически.
— Но ведь ты приготовила нам что-то вкусное по случаю своего ухода, не так ли?
— Все-то тебе расскажи, Аврелий, — смеется Лисса.
— Ну, Игры-то Голодные! И зрителей тоже надо подкармливать!
— Могу только сказать, что арена в этом году будет… Чуточку особенной, — обещает госпожа Голдман.
— О Боже, какая интрига! — восклицает Аврелий, всплеснув руками. — Друзья мои, вы слышите, что говорит эта женщина? Особенная арена! Поверьте, я знаю об этом не больше вашего! — уверяет он, обращаясь на камеру.
— Ты сейчас так всех заинтересуешь, что нам придется начинать Игры незамедлительно, без подготовительных этапов и близкого знакомства с трибутами!
— О, нет. Нет и нет. Без этого никак нельзя, мы все с нетерпением ждем интервью и, разумеется, парада, до которого осталось всего ничего! А потому, друзья мои, — обращается Аврелий к зрителям, — я закончу наш прямой эфир и отпущу госпожу Голдман делать последние приготовления к Церемонии открытия. Встретимся на параде!
Камеры выключаются, и Лисса может выдохнуть.
— Ну ты и плут, Аврелий! Напустил интриги…
— А как же иначе? Должен же я повышать рейтинги!
— И то верно! Но теперь я тебя оставлю — хотелось бы незаметно наведаться в конюшни и посмотреть, как там наши дорогие трибуты.
— Не боишься быть узнанной?
— За двадцать пять лет в распорядительской ложе я научилась неплохо маскироваться, — смеется Лисса и покидает студию. Аврелий шлет ей вслед воздушные поцелуйчики.
Госпоже Голдман многое надо успеть перед началом Церемонии открытия. В первую очередь — подготовиться к ней, поскольку появиться на столь торжественном мероприятии в том платье и с той прической, с которой она только что предстала перед Панемом на интервью, будет моветоном. Поэтому, забежав в гримерную, она спешит снять легкое белое платье и переодеться в черный корсет и того же цвета длинную юбку с турнюром. Визажист подправляет макияж главного распорядителя, умелые руки парикмахера переделывают замысловатую прическу из собранных воедино кос в низкий пучок; последний штрих — шляпка с вуалью, и Лисса Голдман готова к Церемонии открытия. Теперь пора спуститься в конюшни и посмотреть, как ведут себя трибуты перед началом Церемонии. Всех, конечно, с маленького балкончика не разглядишь, да и времени до начала парада еще достаточно — навряд ли каждый уже подошел и готов к старту… Но и тех, кто пришел заранее, Лиссе всегда бывает достаточно. Например, сейчас она с любопытством изучает первых явившихся — трибутов из Дистрикта-2. Видимость с балкончика, оборудованного специально для главного распорядителя, далеко не самая хорошая, так что лица трибутов и их одежды разглядеть непросто, но зато слышимость… Муж госпожи Голдман, Меркурий, постарался сделать так, чтобы ни одно словечко, сказанное внизу, не пролетело мимо ушей наблюдателя, стоящего на балконе. И это — их маленький секрет, о котором не знает больше никто: Лисса не хотела бы, чтобы об этом месте разведал кто-то из ее коллег или репортеров, а главное — Президент Борк. В конюшнях перед началом парада звучат довольно интересные заявления от трибутов, и Президент едва ли был бы рад услышать их. Одно его распоряжение — и Игры будут проводиться нечестно по отношению к излишне болтливым участникам. Лисса же против этого. Она просто изучает. И сейчас ей есть, что послушать — причем речи эти тем интереснее, что совершенно не подобают трибутам из Второго. Девушка, Инграта, едва оказывается рядом со своей колесницей, восторженно и по-детски непосредственно восклицает:
— Ой, лошадки! — и принимается трепать одну из лошадей по мягкому серому боку. — Ты моя хорошая, ты моя красавица! — ласково повторяет она и вдруг спрашивает у своего стилиста: — А можно ее покормить?
И Инграте тут же находят яблоко, которое девушка со счастливым видом протягивает кобылке.
У Иштар Пибоди лошади таких радостных эмоций не вызывают.
— Надеюсь, они не лягаются. И не перепачкают мне костюм, — брезгливо замечает она, посильнее запахивая халат. — Ром, ты так и будешь тут стоять или наконец поможешь мне забраться в колесницу?!
Лисса усмехается: у этой девушки явно капитолийский склад ума. Интересно, кто ее родители?
— Ублюдки, — слышится из дальнего конца конюшен. Лисса не успевает понять, кто это сказал — очевидно, девушка из одного из дальних дистриктов. Следом слышится еще несколько крепких ругательств в адрес капитолийцев — кажется, возмущается Двенадцатая. Ну что ж, это ее право — Лисса не может осуждать Антрациту. Почти каждый год кто-то из трибутов вот так же яро и открыто ненавидит Капитолий; главное, чтобы об этом не узнал президент. Когда в игре есть мятежные души, зрелище зачастую получается более интересным.
— Тихо ты, — шикает на Антрациту ее земляк. — Услышат еще! — он воровато оглядывается, но поблизости нет ни одного капитолийца: стилисты Двенадцатого куда-то отошли, а другие слишком далеко, чтобы расслышать их препирательства. Антрацита, насупившись, замолкает, а парень — кажется, его зовут Вик — нервно спрашивает: — Интересно, долго нам тут еще ждать?