нежностью могли играть только женские руки. Прислушавшись, я стал различать мелодичный и мягкий голос, который казался мне знакомым. Как и песня, хоть я никак не мог вспомнить слов. Попрощавшись со своим покоем, я слез с дерева и лениво поплыл на звук. Источник нашёлся немного поодаль от центра парка. Под старым дубом, который, по-видимому, не тронули даже во время войны, расположилось четверо ребят, которые играли в своё удовольствие. Троих из них я даже узнал, несмотря на мою ужасную память на лица. Василий обзавёлся новой красной курткой, напоминающей спасательный жилет, а девушки на этот раз были одеты ну совсем просто: в лёгкие льняные платья и совершенно одинаковые пары босоножек. От рассматривания их стройных ножек меня отвлекла фальшь в звуке, которую я сразу услышал. - Перепутала аккорд, - усмехнулся я. А девушка всё продолжала играть, не обращая на моё замечание никакого внимания, перебирая длинными пальцами на струнах моего сердца, как на райской арфе. Усмехнувшись, я присел рядом с ними и заслушался, но на сей раз не до строгого разбора, даже не вслушиваясь в стихи - на то не было нужды. Лишь в музыке я находил успокоение и сейчас не мог лишить себя этой минутной радости. Но вскоре песня кончилась, лишь струны немного гудели после финального щипа. Повисла неловкая пауза. И первой её прервала, конечно же, слушательница женского пола. Елена восхищалась талантом девушки и, не стесняясь своей восторженности, аплодировала. - Ты была великолепна, Верочка, - улыбалась она. - Ты стала играть намного лучше. - Да, только аккорд перепутала, - усмехнулся Василий. - Да нет! - возразила Лена. - Там был Еm, а она взяла Dm, - поддержал беседу второй молодой человек. - Он прав, - смущённо хихикнула Вера. - Сава бы не одобрил такой простой ошибки. - Да, что-что, а играл он просто божественно, - прикрыла от удовольствия глаза Елена, будто вспоминая что-то действительно великолепное. - Это ведь его гитара, да? - Да, - Вера же, напротив, грустно опустила взгляд. - Мария Артемьевна отдала мне её года два назад. Забавно, что мне, вспоминая, как он отчитывал меня. Лен, а помнишь, как вы с ним порвали? - О, да, - протянула та. - Такое трудно забыть. Он пришёл ко мне на свидание вместе с братом и сказал, что отдаёт меня в его пользование как проверенный и надёжный продукт. Тогда он получил от меня неплохую пощёчину, и мы с тех пор больше не общались. Все неожиданно замолчали, никто не хотел поднимать взгляд на другого, каждый, казалось, задумался о своём. Неожиданно я почувствовал странное: меня будто силком затягивали в их воспоминания. После стольких неудач и усталости у меня даже не было сил сопротивляться этому, хоть я даже не могу передать, насколько не хотел видеть ещё что-либо. Словно бурным потоком меня несло вперёд, сквозь тысячи картинок, пока не выбросило к одной из них, самой яркой. Под этим самым деревом сидели четверо. Тройка стабильным составом, четвёртым клинком был Яков. Он играл на той же самой гитаре мелодию без слов, властно, но с нежностью, не размахивая попросту руками, будто количество движений было ограничено. Глаза прикрыты, чёлка скрывает их, спина облокачивается о ствол, все движения плавны, но будто вымеренные до миллиметра, чувствовалось, как он пытается держать себя в рамках, хоть внешне и казался абсолютно раскованным. Я видел, как изо всех сил он старался не улетать, поддаваясь красочному ветру мелодии, но какое удовольствие парень получал от того, что играл. И было в этом что-то неведомое и знакомое... Я вспоминал свои первые полёты. Как они радовали меня, как наполняло силой ощущение свободы. Воли. И как мне не хватало этой радости сейчас. - Всё бы отдал, чтобы снова играть, - в сердцах прошептал я. А затем замер. Смысл сказанного лишь через несколько минут дошёл до сознания. Не веря самому себе, я переспросил, - снова? Яков закончил играть и стал просто перебирать пальцами по струнам, не то от скуки, не то задумался о чём-то. Ребята же начали что-то активно обсуждать по поводу личной жизни Веры, что мне уже было не очень интересно. Почему-то только сейчас я начал присматриваться к этому пацану. Ведь что бы я ни изучал, я вновь и вновь натыкался на него. Почему? Что в нём такого особенного? - Да не нужен мне мужчина, я всего в жизни могу добиться сама... - доносились до меня отголоски их беседы. - Да вы без нас и гвоздя не забьёте. Сав, что думаешь? Яков усмехнулся и с какой-то долей иронии посмотрел на девушку, что от его взгляда едва заметно сжалась, хоть и старалась казаться непреклонной. В его глазах я видел какую-то глубокую печаль, граничащую с презрением. Голубая радужка напоминала стекло, настолько неподвижно она застыла. - Что можно сказать трусу, который не признаёт себя настолько, что готов оттолкнуть от себя каждого, лишь бы не видеть этого? - спокойно ответил он, явно не заинтересованный в этом вопросе. - Простите? - оппонент явно был возмущён такой дерзостью. - Ты сама не признаёшь в себе женщину, да и не делаешь ничего для этого, вот и мужиков нормальных не видела. Плюс ко всему, боишься их так, что готова сделать что угодно, лишь бы не контактировать с ними. Такими темпами, так и останешься одна. Вера сразу притихла и отвела взгляд, а другие явно находились в шоке от услышанного. Неожиданно она прижала руку к губам, прикрывая рот, и заплакала навзрыд, склонившись к самой земле. Елена тут же подползла к ней и приобняла за плечи. Во взгляде зелёных глаз легко читалась укоризна. - Ты перегнул палку, Яков, - прошипела она. Тот лишь усмехнулся. - Знаешь, благодаря брату я понял, что иногда по-другому не понимают. Это и меня касается, - он посмотрел на красное от слёз лицо девчушки, на рассерженную мину, и кротко улыбнулся ей. - Сейчас ты злишься на меня, но, поверь, это на благо. Потом спасибо скажешь, лет через семь. Воспоминание постепенно затухало и растворялось в пустоте, слова становились всё тише и, наконец, полностью исчезли. Я вернулся назад, будто бы никуда и не пропадал, они всё это время молчали. Но на лицах появились лёгкие улыбки. А меня не покидало чувство дежавю. И хоть я и не до конца понимал, почему меня затянуло в это воспоминание, я явно видел, что тот разговор принёс свои плоды, и Вера сильно изменилась. Стала более женственной, утончённой. Да и новая фигура на столе явно была с её стороны. У меня было два предположения: либо я увидел это потому, что они втроём одномоментно вспомнили одно и то же, либо я просто должен был это увидеть. Потому что это касалось меня. И второе казалось мне настолько очевидным, что даже не верилось. Не верилось, что всё это время я мог быть настолько слепым. Конечно, если это не было чьим-то коварным замыслом. Так или иначе, я должен был всё проверить. Взлетев с низкого старта, я направился к дому, где бывал не раз, где впервые встретился с братьями. Преодолев приличное расстояние, разом оказался в нужной комнате. И тут почувствовал отвратительный смрад. За столько лет я отвык от запахов, и почуял его лишь однажды, тогда, в Париже. А здесь зловония человека, что спал в кровати, ударили мне в нос, вызывая отвращение. И совершенно непонятную даже мне злость. От недовольства и гнева, сам не знаю почему, я уронил на него охотничий рог, что висел на стене прямо над кроватью. Но пьяница даже не проснулся, лишь немного всхрапнул и перевернулся на спину, задев рукой бутылки. Стараясь не обращать на него внимания, стал оглядывать комнату вокруг, пытаясь хоть за что-то уцепиться взглядом. Но нет, тут не было ничего из того, на чём можно было бы акцентироваться. Здесь было всё чужое, и почему-то именно это злило меня. От расстройства вышел в коридор и побрёл в сторону кухни, которая почему-то была пустой. Старая плита, чайник на огне означал, что кто-то всё же скоро сюда нагрянет. Шкафчики, посуда, несколько столешниц - ничего интересного. На столе приметил старый ртутный градусник. Шансов не было никаких, но я почему-то решил, что этот предмет сможет мне рассказать больше, чем какой-либо другой здесь. Картинка была ещё мутнее, чем в воспоминании Анисия. И было ясно, почему: мало ли, кто хватал эту стекляшку своими грязными ручонками. И всё же, путешествуя в лабиринте остаточных картинок, я смог среди груд грязи найти золотые крупинки. Это был зимний вечер, за окном крупными хлопьями тихо падал снег. Мне казалось, я кожей чувствовал, насколько здесь холодно. Младший из братьев лежал в той самой кровати, что ближе к окну, а старший сидел рядом, закутанный в одеяло. Из его рта шёл пар, а на окнах налип толстый слой инея, который на рамах переходил даже в снег. Дрожащей рукой Алексей откопал среди одеял и свитеров братца градусник и вглядывался в цифры, затем вернул его на место и сказал: - Я, конечно, знал, что ты горяч в постели, но не предполагал, что настолько, братишка, - усмехнулся он, растирая себе нос пальцами. - Шуточка со времён ледникового периода? - отозвался Яков, стуча зубами от холода. - Зато твой острый язык сохранился с мезозойской эры. Они оба смеялись, и было ясно, что эти взаимные уколы - лишь желание хоть как-то согреть свои кости. - Хорошо ещё, что градусник не замёрз, - прошептал, теряя голос, Сава. - Ты бы молчал: сосулька на носу тает, и вода стекает в горло, мне не хватало ещё лечить тебя от ангины. - Ты невероятно заботлив, - на секунду он замер. А потом проронил, - спасибо, Лёш. - Я ещё не сделал ничего такого, за что можно было бы благодарить. - Нет. С