делал. Ты всегда возился со мной и помогал. - Мы же братья. - Да... Всегда были вместе. - К чему ты ведёшь, Яша? Прости, Яков. - Чем бы ты хотел заниматься в жизни? - Это допрос? - Я часто наблюдал за тобой. Ты так сосредоточен на учёбе. И будто прячешься за плечи школы, института. Но что ты будешь делать после? - Наверное, поеду куда-нибудь. Или начну преподавать, как ты на это смотришь? - Как на говно, - не скупясь в выражениях, ответил младший брат, явно вымотанный своей болезнью и жаром. - Ну, а ты? - старшему очевидно не нравилась тема разговора. - Ты, наверное, станешь музыкантом, ты ведь неплохо играешь. Создашь группу, и все девочки твои. И ни с одной из них у тебя так и не будет ничего серьёзного. - Ты же знаешь, я не верю женщинам. - Из-за отца? - Из-за той вертихвостки, что увела его от нас. Хотя, видать, он сам этого хотел. Плевать. Всё равно всё это не имеет значения. - Не имеет значения? О чём ты? - Сам подумай, брат. Тебе ли не знать: город стоит на костях. И мы ежедневно дышим и живём только благодаря другим. И так же будет со следующими. Наше поколение уже ничего не сделает. Лишь пыль сотен жизней, истёртых временем... - У тебя жар, тебе лучше отдохнуть, - остановил поток красноречия рыжий. Но тот не останавливался. - Я сам не знаю, что со мной. Ничто снаружи никогда не могло меня напугать, сам знаешь. А сейчас... На меня будто напали изнутри. И я не знаю, как защититься от себя самого. - Продолжай, - Алексей мягко погладил его по волосам, приложив холодную ладонь ко лбу, тот блаженно и устало прикрыл глаза, замолчав на минуту. - Что тебя беспокоит? - Я не знаю. Можешь считать меня сумасшедшим, но я чувствую какую-то необъяснимую, крепчайшую связь между нами. Словно пуповина, способная растянуться лишь на сотню метров. Будто бы у нас с тобой одна жизнь, одно дыхание на двоих. Чувство, что не могу прожить и минуты без тебя. И я... боюсь. Действительно боюсь, что когда-то мы будем жить каждый сам по себе. - Мы вместе, Яков. Сегодня и навсегда... Кто-то зашёл в комнату и вытащил меня из воспоминания. Часть её руки задела меня, отчего я прошипел, пытаясь избавиться от жжения. Она казалась убитой и измученной, постоянно кашляла, устало прикрывая рот рукой. Худые пальцы выключили газ, отвратительное и оглушающее гудение чайника потихоньку смолкло. Поправив уже совсем седую прядку, выпавшую из общего пучка волос, женщина присела за стол, опираясь лбом о кисть и принявшись мерить температуру. Сердце моё сжалось. Наконец что-то во мне зашевелилось, будто бы проснулось после долгой спячки. После минутного смятения я тихо, словно боясь, что меня услышат, спросил: - Мама?.. За спиной послышался шорох. Вошла довольно тучная, причём по всей поверхности тела, женщина в совершенно отвратительном, старом, сальном голубом халате с огромными нарисованными подсолнухами. Поросячий носик её был вздёрнут, а такие же мелкие глазки всегда хитро прищурены. Но, на удивление, она была довольно приветлива. Женщина тут же поздоровалась с ней. - Настасья Павловна, ваш чайник вскипел, - прохрипела она. - Ох, Машенька, что-то ты хрипишь совсем. Сделать тебя чайку с лимончиком? - Если Вам не трудно. Пока та возилась с кипятком и кружками, я рассматривал её. Худая, в белом, изношенном шерстяном платке поверх платья. Каштаново-рыжие волосы совсем обесцветились, появились проседи. Щёки впали, мощные скулы выглядели пугающими и щемили в моей душе. Впервые в жизни я был уверен в своём выборе. - Мама, ты слышишь меня? - будто бы плача спрашивал я, подойдя максимально близко. - Ответь, пожалуйста. Услышь же меня, чёрт возьми! Но все мои мольбы были тщетны. Они начали пить чай и болтать, мать неохотно отвечала, изредка поддакивая соседке. А я так и стоял. Незримый и неспособный сказать о своём присутствии, что доводило меня до отчаяния. - Ну и как вам съёмщик? - спросила Настасья Павловна. - Пьёт, не просыхая, - Мария глотнула немного чая и поморщилась, видимо, от того, насколько он был горячий. - Но, по крайней мере, платит вовремя, уже хорошо. А вам он не мешает? - Мне? Да что ты, дорогая. Зная мой характер, помешал бы он мне, я бы ему уух! - Понимаю, - улыбнулась мать. Та ненадолго замолчала. Но затем продолжила, правда сбавив полтона. - Я понимаю, душенька, нелегко было сдать эту комнату. Но сама понимаешь... - Конечно, понимаю. В конце концов, уже прошло больше четырёх лет. И примерно столько же я не заходила туда. Я видел горе на её лице, как она отчаянно запирает его в себе. То же, что пытался делать сейчас и я. Ибо понимал, к чему всё идёт. - Андрей на поминки так и не явился? - Нет, - она отрицательно покачала головой. - Вот свинья, - недовольно протянула соседка. - Настасья Павловна, - улыбнулась мама, но с ноткой укоризны в голосе. Хотя я впервые был на стороне соседки. - Машенька, но ведь, правда, свинья. Сначала бросил тебя с двумя детьми на руках, ушёл к этой, как её... не помню, да и не важно, как эту дуру крашеную звали! А потом даже на поминки сына не явился! - Настасья, он был в другом городе. Да и никогда я не винила его за то, что он ушёл. В конце концов, и так было верхом благородства с его стороны столько лет помогать мне, ведь мы даже не были женаты. - Не были? - соседка явно была удивлена не меньше меня. Едко прищурившись, я стал внимательнее вслушиваться в речь. - А это? - она показала на кольцо. - Это? - собеседница стала немного беспокойно прокручивать его на пальце. - Он подарил мне его ещё на третьем курсе. Мы хотели пожениться, но потом поняли, что в действительности никогда друг друга не любили. Вскоре выяснилось, что я беременна, и он, как «порядочный человек», как это называется, стал помогать мне. Особенно когда узнал, что я жду двойню. Но мы знали, что брак будет лишь тяжким бременем для нас. И оставались хорошими друзьями. К сожалению, Яков так и не смог это понять. Алексей не смог объяснить, так это и продолжалось. Но вина ли Андрея, что он всё же встретил ту, которую действительно полюбил? Они женаты, у них трое детей, и он действительно счастлив. А я... Я всегда боялась, что нечто подобное может произойти, ведь Яша родился мёртвым. В этот момент я будто оглох. Голова закружилась, рот раскрылся от удивления. В непонимании я смотрел на её лицо. Видел, как тяжело ей об этом говорить. Но я должен был узнать правду. Даже если она не сможет её сказать, я должен буду забрать её силой, если нельзя будет иначе. Но, к счастью, не пришлось... Выдохнув, она продолжила. - Да, Яков родился мёртвым. Вы знаете, я - неверующий человек, но после того, что случилось тогда... Словом, я всегда была убеждена, что не я, не мои плоть и кровь дали ему жизнь, а Лёша. Роды были очень тяжёлыми и долгими, и Яков задохнулся. А Лёшенька... Он так плакал, так кричал! Словно звал его, словно пытался достучаться до запертого сознания. И когда уже ни у кого не осталось надежды, послышался ответ - крик близнеца, такой силы, что думалось, будто он прошёл все круги ада перед тем, как вернуться с того света. Он вдохнул в него жизнь. И даже я видела эту связь между ними. Будто... будто одна жизнь на двоих. И я догадывалась, что если хоть с одним из них что-либо случится - второй этого не переживёт. Но, конечно, не думала, что моя догадка окажется столь правдивой и трагичной. Связанные одной нитью... Надеюсь, что сейчас они вместе. Никогда не забуду день опознания... Как сейчас, стоит перед глазами. Она замолчала. И я понимал, что она больше не заговорит. И что у меня есть лишь один шанс. Именно сейчас и никогда более. Я понимал, на что иду и какую муку и слабость мне это принесёт. Но не мог поступить иначе, упустив последнюю надежду получить ответ. Я нежно провёл рукой у её щеки, не смея прикоснуться, из прикрытых глаз текли прозрачными ручейками слёзы. С лёгкой улыбкой я прильнул губами к ним, в стремлении забрать их с собой, но всё, что мог - это создать лёгкий ветерок, силы в котором не было достаточно даже для того, чтобы унести её грусть. Поцелуй ветра. И сына, который раскаялся. Преодолев свой страх, я вошёл в её сознание, пройдя сквозь лабиринты мыслей и стремглав переместившись к главной точке. Такое мрачное и тёмное помещение. Над столом горела яркая лампа, освещающая большой железный стол под ней, накрытый простынёй. И я прекрасно знал, что она в себе скрывала. От этого на секунду меня сковал страх, не давая сделать и шагу. В воспоминании появилась мать. О, как же она постарела за эти пять лет. И как красива была в тот миг. Но так напугана и дрожит, лицо красное от слёз, равно как и глаза. Губы поджаты, по-видимому держать себя в руках для неё сейчас неимоверно сложно. Рядом стоял человек в белом и в медицинской маске. На маленьком столике рядом лежала коробка. И сначала ей было предложено осмотреть содержимое. С опаской она взяла в руки окровавленную и разодранную чёрную водолазку, с виду такую же, какая была и на мне. Затем тёмные штаны, немного задержалась на кожаной куртке, которая тогда была довольно редким явлением. - Это его одежда, - немного сипло отозвалась Мария. Затем продолжила изучать вещи. - Браслета я не узнаю. Я помнил его. Мне подарила его одна из девушек, с которыми я встречался. Придумала такую мудреную застёжку, что даже плоскогубцами не смог снять. - Вы готовы увидеть покойного? - выдержанно, но как-то сухо спросил патологоанатом. - Да, - после небольшой паузы ответила мать. Дыхание у нас обоих застыло. Её руки прижаты к губам, зубы немного прикусывают их в нетерпении и ужасе. Мужчина же бесце