справить или сделать, али же просто проклятье за мой грех, которое я должен нести до конца своих дней. Неожиданно для самого себя я понял, что давно уснул, и мои рассуждения были лишь сном. Проснулся, как ошпаренный, и вскочил с места, будто проспал в школу, как в юности. Был уже день, ярко светило солнце, ослепляя меня своим светом, отчего приходилось прикрываться рукой. Но это меня не спасало. Моё тело медленно таяло в пространстве, становилось полупрозрачным. - Что же... Это? - шептал в изумлении я. А потом удивился сам себе. - Неужто я боюсь просто исчезнуть? Что за глупость? Ни этого ли я хотел? От мыслей меня отвлекли приближающиеся шаркающие шаги. Анис прошёл от меня в сантиметре, небрежно задев рукой, и направился в сторону дороги. Я замер, смотря ему вслед; всё внутри меня будто завязали в узел. Должен ли я заговорить с ним? Всё объяснить? Конечно, должен. Но, уже будучи на полпути, открыв рот, чтобы окликнуть его, я остановился. Я же обещал себе не вмешиваться в людскую жизнь. Нет. Мне нет места в его мире. Это было правильно: так я решил. И уже собрался было повернуться и уйти, навсегда простившись с моим любимым собеседником, позволил жить ему самостоятельно, как и должно быть. Но какая-то неведомая сила не позволяла мне сделать и шаг в сторону. И всё же, преодолев себя, я переступил через это, в последний раз обернувшись, чтобы взглянуть на него. И оторопел... Анисий споткнулся посреди дороги. Развязался шнурок. Потянув к себе ногу, мальчишка стал завязывать узел, совершенно не заметив, как из-за угла вылетела машина. Она неслась прямо в его сторону. Страх сковал меня на месте. Я безудержно переводил взгляд то на него, то на машину. Расстояние стремительно сокращалось. Времени всё меньше. - Анис, вставай! - закричал во всю глотку я. Тот поднял голову и застыл, уставившись в мою сторону. Не шевелился, будто окоченел. - Не замирай! Анис! БЕГИ! Машина уже совсем рядом. Паника охватывает всё моё существо. Забыв о клятве, которую я дал себе меньше минуты назад, подбегаю к нему в отчаянном прыжке. На мгновение я ощутил, будто снова обрёл тело. Каким-то неведомым образом я смог оттолкнуть его, приняв удар на себя. Боль разом пронзила всё моё существо; я закричал, вновь чувствуя, будто всё во мне разрушается и растекается багровой рекой. Машина так и проехала дальше, из водительского окошка послышалось что-то невразумительно-оскорбительное в сторону мальчика. А я попытался встать на колени и отдышаться. Всё внутри полыхало, не то от вновь пережитых эмоций, не то от ярости. Ведь было понятно, что ещё секунда - и на моём месте был бы он. А Анис так и сидел неподвижно там, куда я оттолкнул его, и смотрел прямо на меня. Его взгляд пронзал меня, как тысячи тончайших игл. Это пугало и настораживало, после смерти никто никогда не смотрел на меня прямым взглядом. Тем более таким, как сейчас. Глаза, полные обиды и детского разочарования, гнева. Казалось, он хочет прямо здесь разорвать меня на куски своими собственными руками. - Анис? - осторожно начал я, поднявшись с земли. - Ты видишь меня? - Кто ты? - прошипел он, так же поднимаясь на ноги, немного покачиваясь и стирая кровь с пораненного колена. - Анис, я... - попытался оправдаться я. - Кто ты?! - требовательно повторил свой вопрос мальчик. - Меня зовут Яков, - вздохнул я. - Послушай, я всё объясню. - Почему я должен тебе верить? Ты же лгал мне! Лгал всё это время! - Анис, это не так. Выслушай меня. Он замолчал, продолжая испепелять меня испытывающим взглядом. Никогда прежде я не видел его таким: обозлённым, яростным, жестоким. Ненавидящим. Этот светлый и невинный мальчуган, который сейчас всем сердцем презирал меня. Я видел в его глазах непонимание, граничащее с тоской. Видел этот немой вопрос: «зачем ты это сделал?» От этого сквозь землю хотелось провалиться... Но во всём был виноват я. И пора было взять ответственность за свои действия. - Послушай, ты злишься и у тебя есть на это полное право, - подобрать слова так тяжело. Да и как это вообще можно объяснить? - Я совершил ошибку, солгав тебе... - Грубую ошибку, - резко прервал меня он. Проходящая мимо женщина изумлённо взглянула на него и притормозила. - На что вы уставились? - Меня видишь только ты, - напомнил я, наблюдая, как оскорблённая пешеходка, поправив сумочку, поспешила удалиться. Его тяжёлый взгляд на мгновение смягчился. Казалось, он снова начинал доверять мне и прислушиваться. И это был мой шанс объясниться. - Хорошо, Анис. Я буду откровенен с тобой. У меня нет оправдания тому, что я сделал. Но ты был так уверен, что я твой отец, что у меня не было и шанса сказать тебе правду. Зрачки немного расширились от удивления, на лице застыло маской равнодушие и ступор. Это было явно не то, что он ожидал от меня услышать. Но вывод напрашивался сам собой: - Ты использовал меня. - Нет! - я опешил от такого прямого заявления, хоть и ожидал его, - то есть да, но... - Зачем я вообще тебе понадобился? Почему не кто-нибудь другой? - Потому, что ты единственный, кто слышал меня! Единственный, во всём мире, с кем я мог поговорить. Он недовольно скалил зубы и начал бродить, будто лев по клетке, нервно зачёсывая волосы назад, пытаясь разобраться и держать себя в руках, хоть это и не давалось ему в такие моменты, как сейчас. Запас терпения явно быстро исчерпывал себя. - А как же другие призраки? Чем они хуже? - Покинутые не говорят друг с другом, - покачал головой я. - Покинутые? - на секунду в его глазах зажёгся былой огонёк интереса. Любопытство в нём всегда было сильно, и сейчас оно возобладало даже над его гневом. - Это души людей, которые остались на земле одни. Они не знают ни того, кто они, ни зачем оставлены здесь. И никто не может им помочь, кроме них самих. Мальчик продолжал молчать, на лице мимолётно проскользнула грусть. Он всю жизнь был сочувствующим, но сейчас я видел, что эта тоска адресована явно не мне. И кротко улыбнулся. - Твой отец не был Покинутым, - так бодро, как мог, проговорил я. - Он любил тебя. И... я тоже полюбил, - его взгляд снова иглами врезается в мою душу. Но мне уже было нечего скрывать. - Я был очень одинок, Анис. Ты спас меня. Как я сейчас спас тебя. Сын Николая Михайловича Дмитриева тяжко выдохнул, подбирая слова. Но в итоге сказал то, что я и ожидал услышать: - Это не оправдывает тебя. Ты не имел права обманывать меня, ты не имел права притворяться таким великим человеком, как мой отец! - он сжал кулаки и пошёл прямо на меня, видимо, надеясь, что сможет ударить. Но, разумеется, его ждало разочарование. Мальчик не оставлял своих наивных попыток, а я лишь смотрел на него, терпя эту заслуженную боль, что переполняла меня вместе с тоской и неизгладимым чувством вины. - Ты - лишь пыль в глаза. Убирайся, - Анис презрительно плюнул мне в ноги и вытер рукавом навернувшиеся слёзы. Покрасневшие глаза вновь осуждают меня, отчего становится дурно. - Не смей больше появляться. Никогда больше я с тобой не заговорю. Понял? Уходи туда, откуда пришёл, и не возвращайся. С этими словами он оставил меня одного. Не буду врать, я был раздавлен. Опустошён. Казалось, будто я потерял последнее живое, что имел. Но в глубине души я понимал, что, возможно, так оно будет лучше для него. Или утешал себя этим. И всё же я знал, что сделал всё, что мог. И это придавало мне сил. Однако тогда я ещё не подозревал, насколько роковым будет моё заблуждение и какой чудовищный промах я допустил. Я спас его от смерти и был уверен, что поступаю правильно... Но ошибся. Лишь спустя череду трагических событий я осознал, что не просто спас мальчика от аварии, а сотворил нечто куда более страшное. Своим безрассудством я предотвратил его естественную смерть. Анисий застрял между мирами живых и мёртвых. И смерть не раз приходила за ним после, но не могла забрать. Он стал неуязвимым, неспособным умереть повторно. И не способным жить. Люди вокруг него погибали, постепенно уничтожая его разум. Сначала мать. Вдвоём, в страшнейшей аварии. Три машины. Один он выжил, хоть никто не понимал, как. Воспитатели в приюте, дети, взрослые - сотни смертей. Это не могли не замечать остальные, даже не суеверные люди. Они стали отдаляться от него, исключая из игр и общества, в немом стремлении сохранить свою шкуру. Анис стал изгоем. Покинутым. Я наблюдал за ним не один год. Он ненавидел меня. Презирал. Равно как и я ненавидел себя за то, что сделал. Вечно запертый в своём детском теле, он стал его заложником. Оно и не могло развиваться, ибо, на самом деле, уже было мертво. Его отчаянные попытки самоубийства так же ни к чему не привели: повешение, порезанные вены, сломанные кости, даже угарный газ - всё безрезультатно. Раны не кровоточили, не зарастали, равно как и переломы. Прикованный к инвалидному креслу, лишённый дара речи и разума, мальчик, как и я, остался заточённым между жизнью и смертью. И всем своим существом презирал того единственного, кто смог бы его понять. И кто обрёк его на эту нечеловеческую, нерушимую муку. А что до меня... Мне словно пришлось заново умереть. Его страдания нестерпимой болью разрывали меня на части. Никому в целом мире, даже злейшему врагу я не пожелал бы пройти то, через что прошёл я. А в результате передал этот крест на спину того, кого смог полюбить, как сына... Того, кто спас меня от моего одиночества. И чем же я отплатил ему? Правильно. Предательством. Проклятьем. Одиночеством. Смертью... - Однако его судьба пролегает отдельно от твоей.