Немец. Рослый, матёрый, он шёл важно и неторопливо, уверенно перебирая лапами, словно маршируя, впрочем, как и положено овчарке. Не знаю почему, но меня охватил страх. Он полностью завладел мной, проникая в каждый уголок моего сознания, мне хотелось бежать, бежать со всех ног от этого существа, как бы не уговаривал я себя, что бояться нечего, хотя бы потому, что я бестелесен. И это волосатое чудовище почувствовало мои опасения. Оно медленно направило на меня свою морду, крутя ушами, как локаторами, в поисках жертвы, издавая откуда-то изнутри утробные рычащие звуки, словно мысленно жуя меня. Так мурчит хищная кошка, осознавая, что долгожданная добыча беспомощна в её когтистых лапах. А говорят ещё, что у собак и кошек нет ничего общего. Как же! Не прошло и минуты, как эта «тварь Божья», оскалив пасть, радостно замаршировала в мою сторону, несмотря на удивленные возгласы хозяина: «Туз, ко мне!» - Правильно, Туз, - смущённо забормотал я, пятясь от него подальше. - Ты же не хочешь огорчить такого прекрасного человека? - но собака не обращала внимания на мои мольбы, без стеснения крысившись. - Не надо, Туз, не надо... Фу, Туз! Но пёс уверенно подполз ко мне на брюхе и, издав какой-то свой, только собакам понятный клич, кинулся в атаку. Не придумав ничего более умного, я ринулся в бегство, попутно выкрикивая нецелесообразные выражения. Чудовище же бежало следом, не отставая. В самом деле, сейчас я не понимаю, как сумел оторваться от него, но тогда в мыслях крутилось лишь одно: «Какого чёрта эти бешеные собачники выводят своих питомцев не на привязи?!» Пробежал чуть дальше, но почувствовал какое-то возвышение, двигаться становилось всё сложнее. Недолго думая, я сиганул насквозь и прижался к стене, прислушиваясь. Пёс затормозил всеми лапами, словно персонаж из мультфильма, уткнулся носом в асфальт, исследуя прилежащее пространство, бесконечно нарезая круги. Я же старался как можно тише идти вдоль этого неясного углубления, но был почти тут же обнаружен. Пронзительный полулай, полувой следовал за мной по пятам, а из-за тумана было совершенно неясно, где и куда я бегу. Но неожиданно лай пса начал удаляться и перерос в скулёж. Видимо, потеряв меня из виду, Туз вернулся к хозяину, чему я был несоразмерно рад, благословляя его на все четыре стороны. Несколько раз мне казалось, что псина откусила самое дорогое, но, разумеется, это было невозможно. Звук воды, на который я шёл, слышался всё так же отчётливо. Сквозь пелену тумана я с трудом смог разглядеть перекрытия и балки некоего навеса, под которым стоял. Соизмерив глубину этого места, сделал вывод, что источник шума где-то совсем близко, наверное, я уже у спуска к водоёму. Но каково же было моё удивление, когда я, встав на колени, дабы получше рассмотреть сквозь туман водное зеркало, осознал, что стою на волнах, даже немного, но ритмично покачиваясь им в такт. Стоило мне это признать, как тут же провалился по колено, но вовремя остановился, благо такой опыт уже был. Впервые был рад тому, что стал призраком, хоть одежда не намокла. Неизвестно почему, но глупо расставил руки в стороны, немного нагнувшись вперёд, словно пытаясь балансировать, всё ещё не веря тому, что происходит. - Чёрт возьми... Я на воде стою! Иисус, винтовкин сын, я могу ходить по воде! В доказательство этого сделал несколько шагов вперёд. Затем танцевальным подбивным, кружась вокруг своей оси, пока не дошло до прыжков и совершенно вольного перемещения по каналу. Памятуя всю мою жизнь - прошлую и настоящую - у меня не было дня счастливей, чем этот. Потому как было совершенно ясно, что я не хожу по воде или земле; в самом деле, я просто перемещался в пространстве, внушая себе, что ограничен земными законами. Но законам тонкого мира, законам пространства, совершенно всё равно, в какой именно точке ты находишься. Это можно было бы сравнить с движением физического мира по граням куба и тонким в любой его части, включая изначальные, но учитывая его внутренние и внешние плоскости. А это значило только одно: - Я могу летать... И хотя было совершенно неясно, как действовать, как, вот так запросто, достичь того, чего за столетия не достигло человечество - эта мысль не давала мне покоя, буквально заполняя всё моё сознание. А потому я побежал вперёд по каналу, так быстро, как мог, иногда подпрыгивая всё выше и выше. Господи, не умей я проходить сквозь препятствия, то наверняка размозжил бы себе голову о мосты. Но постепенно, балансируя и маневрируя, начал уклоняться, «взбегая» так, как взлетает истребитель. Замер. До земли около двадцати метров. Немного «помялся», походил, чтобы привыкнуть. Глубоко вздохнув, от нарастающего страха зажмурив глаза, расправил руки в стороны, начал падать назад в свободном падении и лишь у самой воды снова набрал высоту, проделав мёртвую петлю, победоносно выкрикивая что-то невразумительное. Я снова будто мог дышать, наполняя воздухом лёгкие. Слышалось, как в ушах бьётся сердце от волнения, а веки щурились от режущего ветра. Нет. Определённо никогда в жизни я не был так счастлив, как тогда. Словно рождённый для полёта я вновь и вновь кружился штопором или взлетал, рассекая выдуманные волны на такой же несуществующей доске для плавания. Преодолеть все границы, все барьеры, созданные людьми, летать вольною птицей. Нет! Я был куда более свободным, чем мои пернатые друзья-странники. Даже им требовался отдых после длительного перелёта, а я не нуждался ни в чём. Познав радость полёта, отвратно было видеть вшивых помоечных голубей, рождённых с крыльями, но не пользующихся ими, птица мира, что отныне лениво почёсывает свой нос, раздутая важностью и тленной леностью. Завидев их, всегда низко пикировал и распугивал этих сонных «миротворцев», дабы они вспомнили, кем являются. Так что если вы сейчас вспомнили, как при прогулке на вас налетела стая голубей - не серчайте, вам я не желал ничего плохого. Я бежал по крышам, перепрыгивая со здания на здание, скользя по оградам, углубляясь к центру города. Моя теория пьяных застройщиков внутренне подтвердилась, поскольку сверху эти косые улочки выглядели отнюдь не лучше, напоминая порванную паутину с миллионом обходных путей вокруг одного тупика. Наконец долетел до шпилей, которые так меня заинтересовали. Они были не так далеко друг от друга, пешком это заняло бы не более половины часа. Сконцентрировавшись на одном из них, забрался чуть выше. Внизу башни виднелись небольшие окошки с тюремными прутьями, но шпиль венчало золотое яблоко, служившее подножием ангела. Боже, как же иронично! Второй показался мне интереснее, шпиль был длиннее, изящнее, несмотря на то, что кое-где виднелись вмятины. Видно было, что не раз его ремонтировали. Этот же шпиль венчал неприметный снизу, но внушительных размеров при ближнем рассмотрении кораблик с парусами и вантами - изящная работа. Украшением этого строения же были прекраснейшие женские изваяния, которые я ради шутки ласкового обнимал за талию и пританцовывал в воздухе. - Сударыня, не соизволите-с провести со мной это дивное утро? - обращался я к статуе, что будто смущённо отводила от меня свой взор. - Ну, на нет и суда нет. Туман светлел... В лучах восходящего солнца он казался золотым, было видно каждую каплю влаги, как она медленно кружится звёздной пылью и так же медленно исчезает, преломляясь и складываясь в «дорогу к Богу», именуемую радугой. Не знаю, почему этот вздор я помнил, а вот своё имя нет. Но, тем не менее, заря превращала это серое царство в нечто совершенно сказочное, старинное, чувствовалось, что у города есть своя история, свой сокровенный смысл, наверное, как и у каждого в этом мире. Хотел бы остановиться и узнать эту историю поближе, но не было времени листать справочники. Покуда для меня восход означал, что настало время отступления. Тонкой вереницей поползли первые «букашки»-человечки, и мне совсем не хотелось столкнуться хоть с одним из них, хватило за сегодня собак и ударов об мосты. - Что ж, дорогая леди, благодарю вас за ваше гостеприимство, но путь зовёт меня дальнею дорогой, - я «коснулся» её каменной щеки; она показалась мне мягкой. - Но я буду молиться и считать минуты до нашей следующей встречи. А сейчас прошу меня простить... Поскольку тогда казалось, что люди тянутся к свету, то я побрёл в обратном направлении. Меня пронизывала жажда узнать, чего я стою, как долго смогу лететь, а главное: как быстро. Оказалось, что изначальная скорость тоже была моим физическим ограничением, ограничением ума и собственными убеждениями. По сути своей я являлся чистой энергией, мыслью, а значит и мог перемещаться с той же скоростью, с какой перемещается мысль, то есть почти мгновенно. Но эту способность я использовал редко, уж очень она была для меня специфичной и странной, неестественной. Мгновенные перемещения лишь ещё больше напоминали мне о том, что я мёртв и лишь потому могу то, что не могут другие. Лучше бы я этого не умел. Однако, не скрою, мне нравилось, лёжа на спине, пересекать море и рассматривать звёзды, выискивать фигуры, которые они составляли... Хотя на самом деле мне это так и не удалось. Либо у людей, которые видели созвездия, было воображение богаче, чем у меня, либо они этому способствовали. Во мне жила крохотная надежда, что глядя на них я что-нибудь вспомню. Но и она не оправдалась, я словно видел их впервые в жизни. И всё, что я смог увидеть, - это непонятный ромбик. Но, тем не менее