ы, начал падать назад в свободном падении и лишь у самой воды снова набрал высоту, проделав мёртвую петлю, победоносно выкрикивая что-то невразумительное. Я снова будто мог дышать, наполняя воздухом лёгкие. Слышалось, как в ушах бьётся сердце от волнения, а веки щурились от режущего ветра. Нет. Определённо никогда в жизни я не был так счастлив, как тогда. Словно рождённый для полёта я вновь и вновь кружился штопором или взлетал, рассекая выдуманные волны на такой же несуществующей доске для плавания. Преодолеть все границы, все барьеры, созданные людьми, летать вольною птицей. Нет! Я был куда более свободным, чем мои пернатые друзья-странники. Даже им требовался отдых после длительного перелёта, а я не нуждался ни в чём. Познав радость полёта, отвратно было видеть вшивых помоечных голубей, рождённых с крыльями, но не пользующихся ими, птица мира, что отныне лениво почёсывает свой нос, раздутая важностью и тленной леностью. Завидев их, всегда низко пикировал и распугивал этих сонных «миротворцев», дабы они вспомнили, кем являются. Так что если вы сейчас вспомнили, как при прогулке на вас налетела стая голубей - не серчайте, вам я не желал ничего плохого. Я бежал по крышам, перепрыгивая со здания на здание, скользя по оградам, углубляясь к центру города. Моя теория пьяных застройщиков внутренне подтвердилась, поскольку сверху эти косые улочки выглядели отнюдь не лучше, напоминая порванную паутину с миллионом обходных путей вокруг одного тупика. Наконец долетел до шпилей, которые так меня заинтересовали. Они были не так далеко друг от друга, пешком это заняло бы не более половины часа. Сконцентрировавшись на одном из них, забрался чуть выше. Внизу башни виднелись небольшие окошки с тюремными прутьями, но шпиль венчало золотое яблоко, служившее подножием ангела. Боже, как же иронично! Второй показался мне интереснее, шпиль был длиннее, изящнее, несмотря на то, что кое-где виднелись вмятины. Видно было, что не раз его ремонтировали. Этот же шпиль венчал неприметный снизу, но внушительных размеров при ближнем рассмотрении кораблик с парусами и вантами - изящная работа. Украшением этого строения же были прекраснейшие женские изваяния, которые я ради шутки ласкового обнимал за талию и пританцовывал в воздухе. - Сударыня, не соизволите-с провести со мной это дивное утро? - обращался я к статуе, что будто смущённо отводила от меня свой взор. - Ну, на нет и суда нет. Туман светлел... В лучах восходящего солнца он казался золотым, было видно каждую каплю влаги, как она медленно кружится звёздной пылью и так же медленно исчезает, преломляясь и складываясь в «дорогу к Богу», именуемую радугой. Не знаю, почему этот вздор я помнил, а вот своё имя нет. Но, тем не менее, заря превращала это серое царство в нечто совершенно сказочное, старинное, чувствовалось, что у города есть своя история, свой сокровенный смысл, наверное, как и у каждого в этом мире. Хотел бы остановиться и узнать эту историю поближе, но не было времени листать справочники. Покуда для меня восход означал, что настало время отступления. Тонкой вереницей поползли первые «букашки»-человечки, и мне совсем не хотелось столкнуться хоть с одним из них, хватило за сегодня собак и ударов об мосты. - Что ж, дорогая леди, благодарю вас за ваше гостеприимство, но путь зовёт меня дальнею дорогой, - я «коснулся» её каменной щеки; она показалась мне мягкой. - Но я буду молиться и считать минуты до нашей следующей встречи. А сейчас прошу меня простить... Поскольку тогда казалось, что люди тянутся к свету, то я побрёл в обратном направлении. Меня пронизывала жажда узнать, чего я стою, как долго смогу лететь, а главное: как быстро. Оказалось, что изначальная скорость тоже была моим физическим ограничением, ограничением ума и собственными убеждениями. По сути своей я являлся чистой энергией, мыслью, а значит и мог перемещаться с той же скоростью, с какой перемещается мысль, то есть почти мгновенно. Но эту способность я использовал редко, уж очень она была для меня специфичной и странной, неестественной. Мгновенные перемещения лишь ещё больше напоминали мне о том, что я мёртв и лишь потому могу то, что не могут другие. Лучше бы я этого не умел. Однако, не скрою, мне нравилось, лёжа на спине, пересекать море и рассматривать звёзды, выискивать фигуры, которые они составляли... Хотя на самом деле мне это так и не удалось. Либо у людей, которые видели созвездия, было воображение богаче, чем у меня, либо они этому способствовали. Во мне жила крохотная надежда, что глядя на них я что-нибудь вспомню. Но и она не оправдалась, я словно видел их впервые в жизни. И всё, что я смог увидеть, - это непонятный ромбик. Но, тем не менее, мне нравились эти крошечные огоньки, напоминавшие плоды старых яблонь на аллее из млечного пути. Хотелось подняться выше и сорвать их, однако, как ни стремился сделать это, всё равно казалось, что стоишь на месте, лишь капельки влаги в воздухе говорили мне, что я смог коснуться мнимых облаков. Так спокойно и тихо. Ночь безветренна и милосердна к путникам, поверхность воды гладкая, словно выполненное рукой мастера зеркало без единого изъяна. Меня это отнюдь не радовало. Ведь даже в этом чистом стекле не было моего отражения. Я видел каждую звезду, белую дорожку огромной «беременной» луны, даже пытался коснуться воды, но не видел себя. Как бы мне хотелось запустить в неё камень, лишь бы не видеть этой пустоты, словно пытающейся распилить меня тупой пилой. У меня не было даже отражения. Даже смутного воспоминания об этом. Сможет ли хоть кто-нибудь рассказать мне, кто смотрит на них? *** Наконец, вдали мною была замечена тонкая линия горизонта берега. На фоне светлеющего, но всё ещё хмурого ночного неба верхушки сосен казались совсем тёмными, чёрными пиками, словно разрывающими мягкое полотно. Скудные облака были столь неподвижны, что чудилось, будто они зацепились за эти спицы и не могут сдвинуться с места. Не очень живописный вид деревьев - по крайней мере, так мне казалось вначале - немного разбавляла полоса снега, но и он казался серым, безжизненным, а при ближнем рассмотрении выяснилось, что его запросто можно спутать с равнинными скалами и даже просто крупными валунами. Желая хоть немного вернуть себе привычность, я спустился ниже, чтобы хоть краем глаза исследовать эту местность. С восходом солнца лес оживился и уже не казался таким мрачным. Слышались первые звуки, отчётливо разносилось далёкое курлыканье какой-то неизвестной мне птицы. Где-то в глубине леса увидел небольшую речушку и решил идти вдоль её русла. Странно, что она не замерзала, хоть у берега стояли хорошие куски льда; видимо, местные обитатели от жажды тут не особо страдали. Ах, как досадно мне было, что от шагов не было привычного хруста снега под ногами. Зато, наверное, из меня вышел бы неплохой шпион. Никакого шума и никаких следов. Ну, да ладно. Что забавно, стоило мне подумать о том, что не хватает определённых звуков - как они тут же поспешили обрадовать меня своим появлением. От неожиданности замер на месте, настороженно поворачивая голову. «Только бы не собака, - подумал я и снова повторил. - Нет-нет-нет, хватит с меня их!» Но мой внутренний голос с укоризной произнёс: «Ты что, дурак? Какая собака может быть в тайге? Разве что... волки?» - «А волки, конечно, намного лучше! - усмехнулся я. - Никакого проку от тебя нет». - «Конечно, ты же сам с собой разговариваешь». Решив всё же закончить этот монолог сумасшедшего, я пошёл на звук, который не раз повторился, тихо и осторожно, как мать прокрадывается мимо колыбели уснувшего ребёнка, желая установить его причину. Честно признаться, часто удивляюсь своей невнимательности. Сейчас я просто не понимаю, как мог сразу не заметить это дивное создание, что стояло всего в ста метрах от меня. Так или иначе, в тени стволов я не сразу увидел эту могучую, но вместе с тем элегантную, настороженную фигуру. Настоящий лесной принц, сильный и гордый, статный и великий, «коронованный» самой природой. Несмотря на то, что его ноги, казалось, в любой момент были готовы к трусливому бегству, весь его вид словно дышал спокойствием, даже какой-то мудростью. Голова совсем седая, видимо, он был очень стар, некогда изящные рога теперь были сломаны в нескольких местах, но и это не могло испортить его красоты. Завидев меня, олень замер, словно смотрел мне прямо в глаза и видел насквозь. Пренебрежительно фыркнув, или же вздохнув, кто их разберёт, животное вернулось к своему прежнему занятию, а именно: поеданию коры. Причём делал он это с таким аппетитом, старательно разжёвывая каждый кусочек, что невольно мне тоже захотелось попробовать, хоть и я понимал всю абсурдность этой мысли. Это мирное жевание и искреннее наплевательство на моё присутствие не могло не вызвать у меня улыбки и короткой усмешки над самим собой. Не желая более смущать лесного жителя, будучи явно не желанным гостем, я постарался побыстрее скрыться с его глаз. Но неожиданно услышал странный треск где-то совсем недалеко, настолько неестественный, что он тут же привлёк моё внимание. Почему-то слух стал, наверное, даже острее, чем у животных, хоть мне было и неведомо, с чем это было связано. Я решил выяснить причину этого шума и пошёл на него, стараясь сделать крюк, чтобы не вспугнуть источник звука. И, как будто впечатлений за один день мне было недостаточно, не говоря уж о встрече с оленем, к