— Да если бы не дождь, я бы проехал, — храбрился Серега. — Досадно, что помял.
— Это дело поправимое, — заверил Силантьев. — Снимай завтра бампер, приноси в мастерские, а крыло на месте подровняем, после покрасишь.
— Краска есть — маленькая баночка. — Малышев достал ее из багажника. — Вместе с машиной продается.
— Ну, все в норме!
— Давайте, мужики, еще выпьем за встречу! — задорно тряхнул своими волнистыми кудрями решительный Серега. — Я сказал что приеду на машине — сделал, слово — олово! — хвастался он под хмельком.
Допоздна около дома Малышевых слышался громкий разговор, перебиваемый музыкой.
Добро бы отметил приезд, но и на другой день около Серегиных «Жигулей» толпились жаждущие опохмелиться, предлагали свои услуги по ремонту. И на третий… Серега не скупился, давая деньги, посылая гонца в магазин. Он соскучился по дому, по односельчанам, рад был каждому, как родне.
Однажды, когда Серега отворачивал гайки на переднем колесе машины, к нему подошел директор:
— С приездом, Сергей!
— О, Алексей Васильевич! Приветствую! — Поширкал ладонями о штаны. — Извините, вспотел, как в бане, — жара.
— Не жара, а водка из тебя гонит пот.
— Пожалуй, — согласился Серега.
Майка на нем взмокла, отвыкшее от солнца тело опасно зарозовело, кудри поприлипли ко лбу. Сел в тень на приступок крыльца. Логинов — рядом.
— Как живешь там, в Воркуте? — поинтересовался он.
— Север, конечно, не курорт, но жить везде можно. Главное, деньги платят хорошие.
— Это видно. Машину купил, водкой всех угощаешь.
— А чего? Пойдемте в избу — найдется, — спохватился Серега.
— Нет, нет! Спасибо. И серьезная просьба к тебе: не спаивай мужиков.
— Алексей Васильевич, да я же в отпуске! — воскликнул Серега, ударив себя в грудь кулаком. — Имею право отдохнуть, погулять.
— Имеешь. Сам гуляй, а других не сбивай с толку: им работать надо. Договорились?
Серега простодушно поморгал, глядя на директора своими откровенными голубыми глазами, и легко согласился:
— Договорились. Понимаю, время летнее, страда, а я тут вроде как помеха.
Логинов поднялся, уже собираясь уходить, но приостановился.
— Вот о чем еще хочу спросить: нет ли у вас с Зоей желания вернуться в Белоречье?
— Честно говоря, желание, может быть, и есть: плохо ли дома! Но и там стали привыкать.
— Все же подумайте. Ведь оба вы белореченские, родители ваши здесь. Небось и они одобрят такое решение. Жилье сразу предоставим.
— Да жилья-то хватит: теперь мать одна во всей избе.
— Пришли мне письмо, если надумаете.
— Была бы хорошая дорога до Покровского, пожалуй, остались бы.
— Дорога со временем будет: уже довели асфальт до райцентра. В общем, смотри, тебе видней.
Логинов ушел, смутив Серегину душу этим разговором. Неужели ради денег надо жить в дальнем северном краю? Говорят, хвали заморье, а сиди дома. Да и нет на всей земле лучше места, чем родное Белоречье. При этом Серега окинул взглядом зеленую пойму Сотьмы, заречные леса, терявшиеся в полуденной дымке. Легко было уезжать по молодости, по глупости, а теперь не прочь бы остаться дома, да вроде совестно перед односельчанами, скажут, дескать, не удержался в городе. «Машину зачем-то купил. Куда ездить-то на ней в Воркуте? Да и здесь помаялся в грязи, стоит теперь только для погляду, — рассуждал он. — Загнать ее, и — в сторону вся канитель».
Оставил машину со снятым колесом на подставке, направился к Сотьме. Искупался — сущее блаженство, точно заново родился на свет. Долго сидел на берегу, задумчиво глядя на ходкую сверкающую воду.
Василий Егорович открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Они с внуком Мишей остались в Еремейцеве, где справляли сенокос. Здесь жила сватья Манефа Озерова, мать Тамары, у нее и ночевали после вчерашних трудов. Иван днем раньше положил тракторной косилкой столько травы в бывших гумнах, что теперь впору заниматься сушкой. Но старики все же косили вручную около дома, чтобы не зарос он травой. Да, еремейцевские старухи имеют нынче вдосталь покоса прямо около крыльца: никуда ходить не надо, только бы обкосить лужайки вокруг избы, а уж дальше трава просто пропадает. В селе все вокруг вытоптали совхозные коровы, а тут земля дичает. И тысячи деревень, нареченных неперспективными (поди узнай кем!), постигла подобная участь…
В чистой Манефиной горнице хорошо спалось, не зря она хвалилась: у меня как на курорте. В окно, занавешенное тюлем, видно было, как медлительно покачиваются вислые ветви берез. В тишине слышалось Мишино посапывание: сладко спит, спинав одеяло и воткнувшись носом в подушку. Он просился спать на сене (на повети Манефа уже приметала небольшой зародчик), но там комары одолели бы парня, а здесь пусть поваляется сколько хочет. Смотрел на него — сердце согревалось.