Вечером, когда Васька только пришел в свою холостяцкую запущенную обитель и завалился на скомканную постель, послышались тяжелые шаги по лесенке и стук в дверь: явился сам участковый милиционер Иван Иванович Карпов, мужик лет пятидесяти, плотный, кряжистый, успевший дослужиться до капитанского чина.
Васька сел на край постели, подперев голову руками. Карпов придвинул табуретку, окинул взглядом убогую обстановку, в которой мог существовать только Васька Мухин. Чист молодец, ни коз, ни овец.
— Ну что, Мухин, опять за старое — начинаешь шалить? — сказал он, постукивая куцапыми пальцами по планшетке.
— Значит, Носков уже прибегал?
— Вот почитай. — Карпов достал из планшетки листок бумаги. Васька прочитал:
«Участковому милиционеру товарищу Карпову И. И. от жителя деревни Пустошки Носкова П. А.
Сегодня, 3 сентября 1983 года, пока я ходил по грибы, а жена находилась в огородце, меня обокрал Васька Мухин. Много говорить про него не буду — всем известный вор. Утащил 120 рублей, трехлитровый бидон меду и пол-литра. Может быть, и еще чего. Я сразу же нашел его в поле пьяного, отобрал деньги и бидон, правда, мед, после того как он его наездил, пойдет в бросок. Пол-литра он успел выпить — буде бы разорвало. Прошу отдать его под суд, пускай сидит, коли не умеет жить по-людски.
— Родственничек называется!
— Да и ты его уважил. Правильно он излагает? Так было? — спросил участковый.
— Ну, так… — поморщился Васька. — Я все вернул ему, кроме бутылки.
— Ведь не первый раз мы с тобой встречаемся, подумал бы, что все равно узнаю твои грехи.
— Понятно, участковый на участке, как на фронте генерал.
— Это верно, — одобрил Карпов. — Так вот слушай, что я тебе скажу, отчаливай подобру-поздорову из нашего района куда угодно. Понятно? Даю тебе неделю сроку.
— Ладно, Иван Иванович, уеду, — легко согласился Васька, провел пятерней по коротким волосам.
— Эх ты, чухлома! Смолоду надо было выколачивать из тебя кислую шерсть, — сурово сжал губы Карпов. — Село позоришь! Ну, скажи, за каким чертом тебе потребовалось обворовывать Павла Носкова? Ведь сейчас зарабатываешь больше моего. Мать из-за тебя в землю пошла…
— Сказал, уеду — чего еще? — В зеленоватых Васькиных глазах вспыхнула дерзость.
Неисправимый. Карпов это понял давно. За время службы приходилось встречаться с разными субъектами, особенно на Раменском лесопункте: там много народу не местного, а случайного, прибылого. Но чтобы свой, сельский воровал, болтался беспутно и неприкаянно, такого примера больше нет.
Карпов поднялся, заложив руки с планшеткой за спину, тяжело прошелся яловыми сапогами по грязным половицам. Неприхотливый вид Васькиного временного пристанища и кисло-затхлый воздух в нем угнетали, вышел на улицу и полной грудью вдохнул вечернюю прохладу…
Через несколько дней Васька Мухин, дождавшись машину, идущую в райцентр, кинул в кузов свой тощий рюкзак. Ни с кем не попрощался, направляясь в неизвестном направлении. Белореченцы облегченно вздохнули. Надолго ли?
Лен был посеян в Климове — девяносто гектаров, и весь его вытеребил один Иван Логинов. По-ударному поработал, с утра и чуть не до темна каждый день. Обещал брату управиться без чьей-либо помощи и слово сдержал. Когда сделал последний загон, удовлетворенно окинул взглядом поле, устланное рядками льна, почувствовал себя расслабленно-усталым. Большое дело закончил. В семье Логиновых со времен деда ко льну было уважительное отношение: ведь за него Егор Матвеевич получил когда-то орден.
В пору было добираться до дому, но, не откладывая на завтра, Иван подогнал комбайн к Сотьме, попятил его на песчаную отмель и принялся мыть, чтобы поставить на полигон мастерских чистым: ведь до будущей осени не потребуется. За этим занятием и застал его Алексей.
— Ну как, Ваня? Пошабашил?
— Все положил!
— Спасибо. Баню как раз протопили.
— Отлично! Сейчас я закончу, уж надо обиходить комбайн, а то земля засохнет, после дольше проковыряешься.
Иван сполоснул в реке грязные, обнаженные по локоть руки, зачерпнул с полведра воды и с размаху хлестнул ее на комбайн. Он даже похудел за время уборочной, лицо потемнело, заметно осунулось. Приподнял кепку, чтобы почесать голову — волосы серо-грязного цвета, сбились колтуном. Младший среди братьев, а самый приспособленный к любому крестьянскому труду, самый неприхотливый. Алексей, как бывало часто, испытывал перед братом совестливое чувство за то, что был для него начальством. И сейчас, скинув пиджак, закатав рукава рубашки, стал помогать мыть комбайн. Вдвоем управились скоро.