И тут мне все стало ясно. Кедровый стланик чувствует холод лучше всякого термометра. Холодной ночью стланик, около которого я расположился на ночь, приник к земле. Его ветви и распростерли надо мной в ту ночь оригинальный каркас, утепленный толстым слоем снега.
Я проснулся, окончательно с радостным ощущением того, что решил очень сложную задачу. Меня действительно ночью завалило снегом. Я выбрался из-под ветвей стланика. Вокруг расстилалось бескрайнее белое пространство. Природа словно умылась! Мухомор стоял на том же месте, где я его стреножил еще вчера, с торбой на морде, мирный и сонный. Доброе животное уже ничему не удивлялось.
По расчетам я должен был быть уже на месте, в колхозе. Сам я мог продержаться еще дней десять. Сложнее было с Мухомором. Даже если кормить его очень экономно, впроголодь, то корма ему хватит только дня на два. На подножный корм надежда плохая — ягель Мухомор не ел, а съедобных трав мы почти не встречали. Нужно было спешить.
Я расчистил для костра просторную площадку вокруг гнезда кедрового стланика. Освобожденные от снега и согретые теплым майским солнцем, ветви стланика снова потянулись вверх.
Мы, жители Крайнего Северо-Востока, будем всю жизнь с благодарностью вспоминать о кедровом стланике. Это дерево, победившее суровые условия Колымы, для меня лично навсегда останется символом настойчивости, смелости и гибкой, полезной делу хитрости. Его зеленая хвоя обильно насыщена витамином «С». Остуженный и процеженный отвар этой хвои служил нам почти единственным местным средством против цинги. Его смолистые ветви мало чем отличаются по теплотворности от хорошего каменного угля. Его вкусные маслянистые орешки всегда были приятным лакомством в длинные зимние вечера.
Развести костер оказалось не так-то просто. Спички в моем кармане окончательно и безнадежно отсырели. Воспользоваться моим непромокаемым запасом из стеклянной бутылочки Я тоже не мог, так как не нашел ни одной сухой палки. Я собрал вокруг открытого куста достаточно много веток, но все они отсырели от снега. Хорошо, что со мной был испытанный «огневой резерв»: пропитанная глицерином вата в стреляной гильзе и щепотка марганцовки в промасленной бумажке. Попов надежно внушил мне простое правило: без топора и Огня в тайге — гибель!..
Крошечная пирамидка из самых тоненьких веточек стланика легко загорелась от самовоспламенившейся ваты, через полчаса у меня пылал жаркий костер.
Я позавтракал «канадской кашей», напился чаю. Но что же все-таки делать? Все возможные ориентиры скрыты под снегом. Правда, он стремительно таял… Но это было, пожалуй, еще хуже. Заболоченная местность увлажнялась еще больше, становилась непроходимой, а местами просто опасной. Я мог попасть со своим Мухомором в какую-нибудь вязкую трясину, прикрытую красноватыми мхами, и без следа исчезнуть с лица земли. Меня это мало устраивало.
Решил двигаться на юго-запад, к опушке черневшего там леса. Если лес — значит, и твердая почва, рассудил я. Ведь не может же лес расти на болоте. И… ошибся.
С большой осторожностью, не сходя с пригорка, мы приблизились с Мухомором к опушке леса. Он состоял из редких и некрупных лиственниц, узловатых и корявых, какими обычно бывают деревья в редколесье на заболоченной местности. Мы понуро брели по вязкой и мшистой почве. Следы наших ног четко отпечатывались в мокром грунте и сейчас же заполнялись водой. Местами вода хлюпала под ногами. Свернули вправе, в лес, рассчитывая выбраться на более сухую и твердую почву. Деревья становились крупней, росли они более часто, стволы лиственниц выпрямлялись, но почва по-прежнему оставалась влажной и зыбкой. Было похоже, что лес рос по сплошному болоту, только слегка затянутому сверху почвой, возникшей из сгнивших мхов. Мощная корневая система лиственниц распростерлась почти по поверхности. Огромные деревья были очень неустойчивы. Временами казалось, что они пляшут, как пьяные мужики. Это под тяжестью наших шагов прогибалась почва. Сколько же могла навалить деревьев в таком лесу хорошая буря!
Между тем почва становилась устойчивее. Мы поднялись на сопку. Теперь уже окончательно стало ясно, что мы сбились с дороги. Далеко внизу зеленела просторная долина. Возникала и пропадала на поворотах лента какой-то незнакомой мне речки. Должно быть, она текла параллельно Нерелеху по эту сторону перевала. Раз есть речка с такой зеленой долиной, значит, где-нибудь около нее должны жить и люди. Я решил пробираться к речке.
Набросав карту местности, засек по компасу направление своего маршрута и начал осторожно и медленно спускаться. Почва под ногами оставалась устойчивой и спокойной, двигались мы легко, пока дорогу нам не преградила небольшая седловина, покрытая снегом. Похоже, что здесь произошел обвал. Всюду торчали корни нависших над обрывом лиственниц. Я решил разведать эту седловину, срубил деревце молодой лиственницы, обтесал его, заострил и с таким шестом спустился на снег. Он оказался достаточно плотным и не проваливался подо мной. Шаг за шагом продвигался вперед и наконец уверился в том, что снег плотен и раз меня держит надежно, то Мухомора с его четырьмя точками опоры удержит тем более.