Подсчитывая преимущества Мухомора с точки зрения законов земного тяготения, я вдруг безнадежно провалился в «надежный» снег. Шест в моих руках сам собой развернулся поперек ямы, и это спасло меня. Я провалился по самые плечи и держался только за шест. Ноги мои болтались в пустоте. Некоторое время я висел так, размышляя о том, как выйти из этого глупого положения. Сейчас я вспоминаю об этом с улыбкой, но тогда мне было не до смеха.
Неосторожным движением я мог обрушить глыбы снега, более чем достаточные для того, чтобы похоронить и надежно законсервировать себя на удивление геологам будущего. Но висеть неизвестно над чем, держась за очень ненадежный шест из суковатой лиственницы, было тоже опасно. В этих обстоятельствах я еще раз убедился, что в жизни все может пригодиться. В институте я увлекался альпинизмом и гимнастикой. Мой шест являл собой некоторое подобие турника. Нужно было подтянуться и выжать себя двумя руками. Прием не очень сложный, если на вас спортивные туфли, майка и тонкие брюки. Но если болотные сапоги… Уверяю вас, что гимнастический номер, который я проделал, был дьявольски труден, и мне следовало бы присвоить почетное звание чемпиона. К сожалению, а может быть, к счастью, единственным свидетелем этого головоломного упражнения был Мухомор, который вряд ли сумеет засвидетельствовать мое спортивное достижение, несмотря на полную ко мне лояльность.
Выбравшись наконец на поверхность, я лег на край ямы и заглянул на дно. На глубине двух с половиной-трех метров журчала и темнела вода. Очевидно, здесь проходило русло ключа. Ливень и дружное таяние снегов превратили этот когда-то мирный ключ в бешеный поток. Он подмыл берега, обрушил деревья, А когда вода спала, ключ оказался покрытым поваленными лиственницами, образовавшими решетку, на которой долго удерживался плотный слежавшийся снег.
Вести Мухомора по этому зыбкому мосту — рискованно, достаточно того, что провалился я сам, А насколько мне было известно, Мухомор в молодости не занимался гимнастикой на снарядах, и этот переход мог стать Для него роковым.
Мы пошли вдоль ручья, надеясь таким образом добраться до реки. Ключ был, несомненно, одним из ее Притоков.
Чем дальше мы двигались, тем круче становился обрыв. Белая полоска снега виднелась теперь где-то далеко внизу. На обрыве пласты земли выходили наружу. Я решил обследовать это обнажение пород. Ведь чтобы разведать такую толщу в обычных условиях, нужно было пробить шурф глубиной семьдесят пять — сто метров. А тут сама природа предоставила мне возможность заглянуть в ее недра.
То, что мы делали тогда, сегодня, с высоты пенсионного возраста, кажется мальчишеским безрассудством. Но как бы мне хотелось вернуться к своим двадцати шести годам, чтобы еще раз поплутать этой безрассудной дорогой в-поисках пропавшей коровы…
Обрыв был очень крутой, если не сказать отвесный. Я укрепил один конец веревки за ствол лиственницы, стоявшей у самого обрыва, а другим концом крепко подпоясался. Упираясь ногами в стену обрыва и перебирая в руках веревку, стал медленно спускаться вниз.
Кроме большого риска и щекотания, нервов, это обследование не сулило мне ничего интересного. Тонкий слой коричневатой почвы, обломки гранита, затем снова сероватый гранит и гранит, на изломах которого черными точками поблескивала слюда. Спускался я очень осторожно, поверхность остро наклоненной гранитной стены была шероховатой, нога не скользила. Но неожиданно она все-таки скользнула но чему-то гладкому, как будто отполированному. Я больно ударился лицом о каменную стену и едва не выпустил из рук веревку. «Линза льда! — мелькнуло у меня в голове. — Будь она неладна!» Упираясь коленями в гранит, спустился еще на полтора-два метра и обомлел от неожиданной радости: моя нога скользнула по отполированной поверхности черных, как диезные клавиши рояля, и правильно ограненных кристаллов. Мощная жила «руды на металл», который мы так настойчиво и не особенно удачно искали шурфами в россыпях, выклинивалась здесь по серому граниту. Могучим треугольником руда уходила вправо — вверх и влево — вниз от меня.