…Наша стоянка располагалась километрах в пятидесяти от горного управления. Александр Степанович посылал изредка кого-нибудь в центральный поселок. В те годы не было еще у нас ни вертолетов, ни порядочных раций, но геологические канцелярии и тогда уже действовали исправно. Начальник отправлял текущие донесения; ему нужны были книги, реактивы, анализы сданных в лабораторию образцов.
Путешествия эти были всегда желанными. Вымыться в горячей бане, постричься у настоящего парикмахера, прочитать залпом целую пачку газет, наврать хорошеньким чертежницам что-нибудь о единоборстве с медведем, растревоженным в своей берлоге нашими взрывами… Путешествие сулило тьму удовольствий, и завоевать на него право было не так-то легко. Александр Степанович отправлял в поселок «лучших из лучших», справедливо считая эти пятидесятикилометровые вояжи по снежным просторам знаком своего особого расположения.
На этот раз счастливый жребий выпал мне.
Я очень любил эти путешествия по белой пустыне. Вдруг ты оказываешься один в целом свете. Под недосягаемо высоким густо-синим небом стоит непроницаемая тишина. Горбится по склонам сопок приникший к земле и запорошенный снегом стланик. Сурово чернеют окоченевшие лиственницы. Вон пялит на солнце янтарные глаза нахохлившаяся сова. Только на мгновение вспыхнула огненным языком лисица, полыхнула — и исчезла, будто ее и не было. Вежливо расступается, давая тебе дорогу, стая непуганых куропаток. Черная белка покажет любопытную мордочку и тут же скроется в темных сучьях лиственницы. Вдруг — это всегда получается вдруг, — разрывая тишину, пронзительно закричит кедровка, отважная колымская труженица. Даже суровая стужа не может отпугнуть ее от родной тайги.
Ярко светит февральское солнце. В воздухе ни пылинки, он чист и прозрачен. Поблескивают радужными искорками кристаллики льда. Безграничные снежные зеркала отражают солнечные лучи с такой слепящей силой, что приходится защищать глаза темными очками — иначе ослепнешь.
В оба конца путешествие отнимало три-четыре дня. На стоянке все с нетерпением ждут твоего возвращения: новости, интересная книга, письма с материка… Целый рюкзак радостей ты привозишь своим товарищам.
— Вы посмотрите на себя, — сказал мне, улыбаясь, Александр Степанович. — Можно подумать, что сейчас на дворе июль и вы вернулись с южного берега Крыма.
Я глянул в зеркало — и ахнул: оттуда смотрел, сверкая белками и зубами, негр, очень похожий на меня.
— Вот что значит для здорового человека три дня побыть на открытом воздухе, — с завистью вздохнул Александр Степанович. — Загорели вы здорово!
На зимнем колымском солнце все мы чернели. И дышалось нам в тайге легко и вольно. Аппетит разгорался зверский.
Вместе с нами Александр Степанович все дни проводил под открытым небом, но оставался, в отличие от нас, болезненно бледным. Загар не приставал к его худощавому лицу. Мы винили в этом его проклятую болезнь.
Но вот миновала зима, мелькнуло короткое лето, отполыхала северная осень. Мы начали вторую зимовку и заметили, что Александр Степанович перестал кашлять. Белый платок, который он постоянно Держал в руке, перекочевал в карман. Лицо его начало смуглеть: он явно загорел.
Мы боялись пока расспрашивать Александра Степановича о здоровье, но он уверенно, на глазах выздоравливал.
Колымское солнце, кристаллики льда в стерильном воздухе, ультрафиолетовое облучение, вкуснейшие куриные бульоны (куропатки же из куриной породы!) побеждали страшный недуг. Он и сам знал, что выздоравливает. И дело у него ладилось. И всем нам стало как-то легче дышать…
В конце мая Александр Степанович, за два года успешно завершивший свое исследование, сдал мне партию и улетел на материк здоровым человеком. Он иногда писал мне и неизменно заканчивал свое письмо ласковой просьбой:
— Поклонитесь колымскому солнцу!
Бурый Мишка возит воду
Осень на Севере очень красива и наступает она стремительно: в три дня все окрашивается по-осеннему. Сопки делаются сначала пунцово-лимонными, а потом бордово-коричневыми. Кусты березы вдруг вспыхивают негреющим пламенем. На фоне матового густо-бордового бархата, в который рядится колючий шиповник, сверкают, как полированная киноварь, его ягоды. В эту гамму закатных тонов вклиниваются зеленые пятна почти изумрудной чистоты. Но длится это недолго. Все сильнее разгорается на сопках осенний пожар. Бледнеет зелень. Иглы лиственницы начинают желтеть и падать. Лимонно-вишневые огоньки березок гаснут. Сопки постепенно тускнеют… Начинаются холодные затяжные дожди, на мокрую землю падает снег и тает. А вершины уже устойчиво белые, до нового лета…