В яранге чисто прибрано и даже уютно. Она освещена «летучей мышью», обогревается железной печкой с трубой, выведенной наружу. За стенами яранги слышится яростный лай.
— Наш Багтыкай олешек пригнал!
Женщина надевает шапку, оленью дошку.
Вместе с ней встречать стадо оленей выходим и мы. Попов успокаивает наших собак. К ногам хозяйки, яростно рыча на чужих, жмется крепкая, небольшая, остроухая и остромордая (как и наши) собака с глазами злыми, умными и преданными. Это и есть оленегонная лайка Баттыкай, пригнавшая к яранге стадо оленей. Они сбились покучнее в затишке у опушки лиственничного леска.
Хозяйка привязывает собаку к крепкому колу у яранги. Выносит большой котел с похлебкой. Вместе с Поповым они кормят собак. Едят собаки жадно и много — верный признак того, что они здоровы и завтра будут хорошо работать.
Между тем мое врачевание (оно очень несложно — большая доза касторки и мешочек горячей соли вместо грелки) оказывает свое действие. Почувствовав облегчение, хозяин повеселел. Заулыбалась и его жена. Попов принес пастухам большой пакет с мукой, чаем, сахаром. Хозяйка готовит ужин. Хозяин хорошо говорит по-русски и с увлечением рассказывает об оленегонных лайках. Кстати, их завезли на Колыму из ненецкой тундры, и они быстро и с пользой прижились на новом месте и размножились.
— Собака, она ведь тоже разная бывает, — не спеша, подбирая слова, рассказывает хозяин. — Трусливая бывает, и щенка своего может сожрать. Всякую на племя не пустишь! И вот ведь зверь, а свое и у зверя берет… Подошло время на вязку идти — сука игривая становится, непослушная. А подойдет ей время щениться — шерсть она вокруг сосков выщипывать начинает.
— Мать! — улыбается хозяйка.
— Да ведь и то сказать: щенок у собаки родится совсем никудышный — слепой, глухой, без зубов. А шерсть у этих лаек знаменитая — длинная, густая, с теплым подшерстком.
Попов знает о собаках не меньше пастуха и профессионально поддерживает разговор.
— Шерстью только и спасается, — соглашается хозяин. — А то в тундре летом гнус заест, а зимой — стынь.
У жены пастуха свои мысли, женские:
— Ласку собачка любит…
— Пастух пока лайку свою обучит, — неторопливо ведет рассказ хозяин, — набегается, что твой конь. Ну зато уж, если руку на собаку не поднимал, она ему хорошо послужит: и беглого оленя возвратит — в тундре полный обыск произведет, а не упустит глупого, стадо собьет, и повернет, если надо, и на волка кинется…
Глухо и как-то неуверенно, словно проверяя самого себя, зарычал Баттыкай, потом залаял, заметался на привязи. Хозяин насторожился:
— Собаке верить надо. Она зря лаять не станет.
Мы быстро оделись, схватили ружья, выбежали из яранги. Баттыкай рвался с цепи, яростно лая в сторону тундры. Олени мирно дремали поодаль от яранги, не чуя опасности, а она была совсем рядом. Против ветра, чтобы дух звериный уносило от стада, к нему подбиралась пара волков. Две темные зловещие тени осторожно двигались к табуну, хоронясь от лунного света за редкими стволами невысоких лиственниц. Хитрые звери, умные…
Попов и хозяин яранги выстрелили разом. Один волк метнулся в лесок и пропал. Другой — остался на месте. И когда тушу серого недруга волокли к яранге, олени пугливо шарахнулись в сторону. А Баттыкай при виде мертвого врага успокоился и улегся отдыхать на свое место у входа в ярангу.
Яблоновый перевал
Нелегко нам было, но с неизменным уважением вспоминаем мы свое дело и свято чтим память друзей, отдавших жизнь свою, чтобы открыть для детей и внуков золотые клады, схороненные природой в вечной мерзлоте нашего Севера…
Откуда бы из тайги к побережью ни ехать, а Яблонового перевала не миновать. У колымчан с этим перевалом особые счеты. Говорили, что был он настолько тяжел, что его не всегда одолевали даже опытные каюры на сильных оленьих упряжках. Колымские ветераны рассказывали, как пятились они задом на гусеничном тракторе, чтобы взобраться на передом проклятой горной кручи: иначе, как задним ходом, Яблоновый перевал невозможно было взять даже могучему железу на гусеницах. Сегодня это обычный участок Колымской трассы. Пестро окрашенные столбики огораживают обрывы. Без видимых усилий, как нечто само собой разумеющееся, на Яблоновый перевал взбираются сорокатонные автомобильные поезда. Подступаешь к нему исподволь, спускаешься незаметно. Бывают на трассе и покруче подъемы и спуски. Почти не верится уже, что гибли на этом перевале люди, пробивая дорогу в тайгу.
В записной книжке у меня хранится с тех лет безымянная заметка. Выписывая из старой колымской газеты факты о деяниях, пионеров края, я не удосужился отметить их имена. Беспечны мы были тогда к славе своих товарищей…