На рыночной площади женщине пришлось остановиться (ведь выход с нее был запружен народом), и, стоя там, она впервые нарушила молчание; изо рта у нее вырвался крик, полный такого ужаса, что слова несчастной едва можно было разобрать:
– Джейми! Джейми! Неужели они не отпустят тебя ко мне?
Это было последнее, что услышала Сильвия до того, как сама разразилась истерическими рыданиями, привлекшими к ней всеобщее внимание.
Утром у нее было много работы по дому, на смену которой пришло сильное возбуждение, вызванное тем, что ей довелось увидеть и услышать с тех пор, как она вошла в Монксхэйвен; подобная реакция была вполне ожидаемой.
Молли и Эстер увели Сильвию через магазин в гостиную, принадлежавшую Джону Фостеру (Джеремайя, старший из двух братьев, жил в собственном доме на другом берегу реки). Это была удобная комната с невысоким потолком, вдоль которого протянулись огромные балки и который был оклеен теми же обоями, что и стены, – элегантным предметом роскоши, приведшим Молли в неописуемый восторг. Окна гостиной выходили в темный дворик, где росла пара тополей, тянувшихся к закатному небу; в дверном проеме между задней частью дома и флигелем, служившим магазином, поблескивала бурлившая и пенившаяся река, чуть выше по течению которой виднелись пришвартованные рыболовные боты и прочие небольшие суда, способные пройти под мостом.
Сильвию уложили на широкий старомодный диван и дали ей воды, пытаясь унять ее всхлипывания и кашель. Чепец девушки развязали, обильно брызгая на ее лицо и спутавшиеся каштановые волосы; когда Сильвия пришла в себя, вода стекала с нее ручьем. Сев и обведя присутствующих взглядом, она убрала выбившиеся локоны со лба таким движением, словно желала прояснить и зрение, и разум.
– Где я?.. О, я знаю! Благодарю вас. Это было очень глупо, но мне почему-то стало так грустно!
Казалось, ей вот-вот снова станет дурно, однако Эстер произнесла:
– Ах, это действительно было грустно, моя бедная… Прости, не знаю твоего имени… Однако лучше не думать об этом, ведь мы ничегошеньки не можем сделать, и ты, небось, вновь расстроишься. Как я понимаю, ты – кузина Филипа Хепберна и живешь на ферме Хэйтерсбэнк?
– Да, это Сильвия Робсон, – вставила Молли, не догадавшись: разговором Эстер пыталась отвлечь Сильвию от мыслей о том, что стало причиной ее истерики. – Мы пришли на рынок, – продолжала она, – чтобы купить новый плащ, деньги на который подарил ей отец; и, конечно, я подумала, что нам повезло, когда мы увидели первого китобойца; я и представить не могла, что вербовщики так все испоганят.
Молли тоже заплакала, однако ее тихие всхлипывания заглушил звук открывшейся у нее за спиной двери. Это был Филип, жестом спросивший у Эстер, может ли он войти.
Отвернувшись от света, Сильвия закрыла глаза. Кузен подошел к ней на цыпочках, с тревогой всматриваясь в ее лицо; затем он провел рукой по волосам Сильвии, едва их касаясь, и прошептал:
– Бедная девчушка! Жаль, что она пришла именно сегодня; долгая дорога, по такой-то жаре!
Но Сильвия вскочила на ноги и едва не оттолкнула его. Ее обостренные чувства уловили донесшийся со двора звук приближавшихся шагов прежде, чем их услышал кто-либо еще. Минуту спустя стеклянная дверь в одном из углов комнаты открылась; это был мистер Джон, с легким удивлением воззрившийся на собрание в своей обычно пустой гостиной.
– Это моя кузина, – произнес Филип, слегка покраснев. – Они с подругой пришли на рынок и к нам за покупками, и ей стало дурно, когда она увидела, как вербовщики волокут нескольких членов команды китобойца в «Рандивус».
– Ай-яй-яй, – сказал мистер Джон, торопливо проскользнув в магазин на цыпочках, словно боялся вторгнуться в собственный дом, и дав Филипу знак следовать за ним. – Вражда порождает вражду. Я ждал чего-то в этом роде, когда, возвращаясь от брата Джеремайи, услышал разговоры на мосту. – Он тихо закрыл дверь, ведшую из гостиной в магазин. – Тяжело вынести такое женщинам и детям, ждавшим так долго; стоит ли удивляться, что они, необращенные, ярятся все вместе, бедняжки, аки язычники? Филип, – просительным тоном обратился он к своему «молодому старшему помощнику», – займи Николаса и Генри чем-нибудь на складе второго этажа, пока не улягутся беспорядки. Будет весьма печально, если они окажутся втянутыми в насилие.
Филип колебался.
– Говори, приятель! Всегда снимай груз с души. Не нужно носить его с собой.