– Я хотел отвести свою кузину и ее подругу домой, ведь в городе не пойми что творится, да и темнеет уже…
– Так и сделай, парень, – ответил добрый старик. – Я сам обуздаю естественные склонности Николаса и Генри.
Однако, отправившись искать своих юных помощников с уже готовой ласковой проповедью на губах, мистер Джон обнаружил, что адресатов этой проповеди нигде не было. Из-за беспорядков остальные магазины на рыночной площади закрыли ставни, и Николас с Генри в отсутствие старших последовали примеру соседей; торговля закончилась, и они, кое-как убрав товары, поспешили присоединиться к землякам в назревавшей заварушке.
Ничего нельзя было поделать, но мистер Джон все равно расстроился. Беспорядок, в коем пребывали прилавки и товары, также представлял собой зрелище весьма досадное, которое привело бы в ярость любого аккуратного человека, не будь он столь мягкосердечен, как пожилой торговец, который лишь воскликнул пару раз: «Адам наш прародитель!» – покачивая головой.
– А где Уильям Коулсон? – спросил он наконец. – А, вспомнил! Вряд ли он вернется из Йорка до наступления ночи.
Вместе с Филипом хозяин привел магазин в безупречный порядок, который так любил, после чего, вспомнив о просьбе молодого человека, обернулся и сказал:
– Теперь ступай с кузиной и ее подругой. Здесь Эстер и старая Ханна. Если понадобится, я сам провожу Эстер домой, но думаю, что ей пока лучше побыть тут, ведь дом ее матери совсем близко, а нам может понадобиться ее помощь, если кто-нибудь из этих бедняжек пострадает по вине собственной тяги к насилию.
С этими словами мистер Джон постучал в дверь гостиной и дождался разрешения войти, после чего со старомодной галантностью сообщил двум незнакомкам о том, как рад их видеть, добавив, что находится в полном их распоряжении и никогда бы не осмелился вторгнуться в гостиную, если бы знал, что они там. Затем, подойдя к высокому, почти до потолка буфету, пожилой торговец вытащил из кармана ключ и открыл это небольшое хранилище пирогов, а также вина и прочего спиртного, после чего настоял, чтобы девушки поели и выпили, пока Филип принимал последние меры предосторожности, прежде чем закрыть магазин на ночь.
Сильвия от предложенного отказалась – не слишком-то вежливый ответ на гостеприимство старика. Молли съела половину своей порции и оставила бокал полупустым – в какой-то степени следуя принятому в тех краях этикету, а еще – из-за того, что Сильвия ее все время торопила: ей не нравилось, что кузен счел нужным сопроводить их до дома, и она хотела уйти до его возвращения. Впрочем, планы Сильвии потерпели крах: Филип вернулся в гостиную с мрачным удовлетворением в глазах, держа под мышкой сверток с выбранной Сильвией возмутительной красной байкой; молодой человек так отчетливо представлял себе, какая чудесная прогулка его ожидала, что его слегка удивила немногословность, с которой собирались девушки. Сильвии было немного стыдно из-за того, что она отвергла гостеприимство мистера Джона – отказ, который никак не помог ей избавиться от компании Филипа, – так что она попыталась сгладить впечатление, держась при прощании скромно и мило, чем совершенно очаровала старика, который, после того как троица удалилась, стал так нахваливать Сильвию перед Эстер, что его наблюдательная помощница просто не решилась ничего ответить. Почему это хорошенькое создание, думала Эстер, повело себя столь взбалмошно, отвергнув искреннее гостеприимство? И отчего неблагодарно попыталось помешать Филипу, разумно предложившему сопроводить их по небезопасному, взбунтовавшемуся городу? Что все это значило?
Глава IV. Филип Хепберн
В той части острова, где разворачивается наша история, побережье каменистое и обрывистое. Чуть дальше земля становится ровной и унылой; лишь добравшись туда, где долгая череда огражденных полей упирается в крутые склоны и откуда далеко внизу становятся видны прокатывающиеся по песку приливные волны, путник понимает, на какой он оказался высоте. Как я уже сказала, то тут, то там в земле виднеются разломы, образованные двумя выступающими в море крутыми мысами, кои на острове Уайт назвали бы расселинами; однако вместо ласкового южного ветерка, шелестящего листвой в лесистых оврагах, здесь дует пронзительный восточный бриз, не позволяющий деревьям, осмелившимся пустить корни на склонах северных ущелий, вырасти выше кустарника. Склоны эти обычно очень крутые – слишком крутые, чтобы спуститься по ним на повозке или даже провести лошадь, держа ее под уздцы; а вот люди могут сновать по ним без труда благодаря вырубленным в скалах то тут, то там грубым ступеням.