Лет шестьдесят-семьдесят назад (не говоря уже о более поздних временах) фермеры, владевшие землями на вершинах обрывов или арендовавшие их, в меру своих сил промышляли контрабандой, не слишком обращая внимание на береговую охрану, чьи посты были разбросаны вдоль северо-восточного побережья на расстоянии восьми миль друг от друга. Да и морские водоросли служили хорошим удобрением, собирать которое в огромные ивовые корзины никто не запрещал, и в неприметных скальных трещинах оставляли немало добра, которое лежало там, дожидаясь, пока фермер не пошлет надежных людей на берег за песком или водорослями для своих полей.
В одной из таких расположенных на обрыве ферм недавно поселился отец Сильвии. Он сменил за свою жизнь немало занятий, побывал моряком, контрабандистом, торговцем лошадьми и фермером; он был человеком из тех, чей дух исполнен жаждой приключений и любовью к переменам, причинившим ему и его семье больше бед, чем кто бы то или что бы то ни было еще. Человеком из тех, кого соседи ругают и любят одновременно. Став старше, что редко случается с людьми столь бесшабашными, фермер Робсон женился на женщине, чья рассудительность подвела ее всего один раз, когда она согласилась принять его предложение. Женщина эта была тетушкой Филипа Хепберна; она жила в доме своего овдовевшего брата и заботилась о его сыне до самой своей свадьбы. Именно Филип сообщил ей о том, что ферма Хэйтерсбэнк освободилась, сочтя ее достойным местом, где его дядюшка мог бы осесть после не слишком удачной карьеры торговца лошадьми.
Ферма стояла в тени неглубокой зеленой лощины, расположенной посреди пастбища; рассыпчатая земля доходила до самой двери и окон дома, рядом с которым не было ни намека на двор или сад; ближайшим к нему ограждением была каменная стена самого пастбища. Дом был длинным и низким; его выстроили таким образом для того, чтобы избежать ярости дувших в глуши жестоких ветров; и зимой, и летом он выглядел неприметно. Южанин наверняка бы подумал, что дешевизна угля была весьма удачным обстоятельством для его обитателей, которые иначе наверняка не выдержали бы ярости штормов, налетавших со всех сторон и готовых ворваться, казалось, в любую щель.
Однако стоило вам подняться по длинной, хмурого вида каменистой тропе, на которой охромел бы любой непривычный к таким ухабам конь, и пересечь поле по сухой твердой тропинке (проложенной так, чтобы неутихающий ветер никогда не дул путнику в лицо), как вы оказывались в тепле. Миссис Робсон была уроженкой Камберленда и в хозяйстве отличалась большей опрятностью, чем фермерши северо-восточного побережья, чьи порядки часто ее шокировали; впрочем, не будучи слишком говорливой, она больше демонстрировала это взглядами, чем словами. Подобная привередливость делала ее собственный дом чрезвычайно уютным, однако не добавляла ей любви соседей. Белл Робсон и вправду гордилась своим умением вести хозяйство, и стоило вам переступить порог серого каменного дома, как вас встречало куда как больше удобств, чем просто чистота и тепло. Полка под потолком была заполнена тонким овсяным хлебом, которому Белл Робсон отдавала предпочтение перед типичным для Йоркшира хлебом из кисловатого дрожжевого теста и который был еще одной причиной нелюбви соседей; бекона и вяленых свиных лопаток в доме было не меньше (более дорогие рульки и окорока шли на продажу); а каждого гостя в этом доме угощали коронным блюдом хозяек-северянок – смородиновыми кексами, на которые не жалели сливок и лучшей пшеничной муки и которые можно было отведать, запивая дорогим чаем с вкуснейшим сахаром.
Тем вечером фермер Робсон то и дело выбегал из дома, раз за разом взбирался на небольшой бугорок посреди поля и спускался с него в досадливом нетерпении. Его тихую, молчаливую жену отсутствие Сильвии тоже немного огорчало; тревога миссис Робсон выражалась в том, что ответы, которые она давала мужу, вновь и вновь вопрошавшему, где же пропадает эта девчонка, были еще короче обычного, а также в особом усердии, с которым она вязала.
– Лучше я сам пойду в Монксхэйвен и поищу этого ребенка. Уже седьмой час.
– Нет, Дэннел[9], – сказала его жена. – Не надо. У тебя всю неделю болела нога. Такая прогулка не для тебя. Я подниму Кестера и пошлю его, если ты считаешь, что это необходимо.
– Даже не думай будить Кестера! Кто утром погонит овец на пастбище, если он всю ночь проведет на ногах? Да и подозреваю, что он найдет не девчонку, а кабак, – добавил Дэниел ворчливо.
– За Кестера я не тревожусь, – ответила Белл. – Он хорошо узнаёт людей в темноте. Но коль уж ты так беспокоишься, я сейчас надену капор и плащ и схожу до конца дороги, если ты приглядишь за молоком, чтобы оно не сбежало, ведь Сильвия терпеть не может, когда оно подгорает даже самую малость.