– О! Что касается Филипа, всю дорогу до дома он читал нам проповедь о законах. Я молчала, предоставив спорить им с Молли; в противном случае я бы много чего рассказала о шелках, кружевах и прочем.
Филип покраснел. Не из-за контрабанды, которой занимались все, не упоминая ее в разговорах лишь благодаря правилам хорошего тона; причиной досады служило то, как быстро его маленькая кузина уловила несоответствие его поступков произносимым речам, и то, с каким удовольствием она указала на это обстоятельство. У молодого человека были некоторые опасения, что его дядя тоже использует эти поступки в качестве аргумента против его пламенной проповеди, однако Дэниел выпил уже слишком много голландского джина с водой для чего бы то ни было, кроме провозглашения собственного мнения.
– Коли хотите знать, что думаю я, – произнес Робсон, запинаясь и с трудом выговаривая слова, – то законы принимают для того, чтобы не давать одним людям причинять вред другим. Вербовщики и береговая охрана причиняют вред моему делу, мешая получать то, в чем я нуждаюсь. Как по мне, мистер Чолмли должен поставить вербовщиков и береговую охрану на место. Если для этого нет причин, то что тогда вообще такое «причина»? А если мистер Чолмли не хочет делать то, о чем я его прошу, то голоса моего он больше не допросится, как пить дать не допросится.
Белл Робсон решила вмешаться – ни в коей мере не из недовольства, раздражения или страха перед тем, что ее муж скажет или сделает, если продолжит пить, а всего лишь из беспокойства за его здоровье. Сильвия тоже не испытывала раздражения, когда отец или кто бы то ни было еще, кого она знала (не считая кузена Филипа), выпивал лишнего и его мысли начинали путаться. Поэтому она просто отодвинула прялку, собираясь ложиться спать, когда ее мать произнесла тоном более решительным, чем тот, что она использовала в других ситуациях:
– Пойдем, муженек, ты уже достаточно выпил.
– И пускай, и пускай, – ответил Дэниел, хватаясь за бутылку.
Впрочем, под воздействием спиртного его настроение, похоже, улучшилось; он успел плеснуть себе в стакан еще немного джина, прежде чем жена унесла бутыль и, заперев ее в буфете, положила ключ себе в карман.
– Эх, приятель! – сказал Дэниел Филипу, подмигнув. – Никогда не давай женщине власти над собой! Сам видишь, до чего это доводит мужчину; и все же я не проголосую за Чолмли и треклятых вербовщиков!
Последнюю фразу ему пришлось прокричать Филипу вслед, ведь Хепберн, которому очень хотелось угодить своей тетушке и который сам не любил пьянства, уже дошел до двери; по пути домой он, по правде говоря, гораздо больше думал о том, что означало рукопожатие Сильвии, чем о прощальных словах дядюшки и тетушки.
Глава V. История вербовки
С вечера, описанного в предыдущей главе, погода несколько дней была пасмурной. Дождь представлял собой не череду быстрых, внезапных ливней, а непрекращающуюся морось, размывавшую цвета окружающего ландшафта и наполнявшую воздух тонким туманом, из-за которого люди вдыхали больше воды, чем воздуха. В такие моменты осознание близости бескрайнего, но невидимого моря погружает человека в жуткое уныние – не говоря уже о чисто физическом воздействии на людей, чувствительных к погоде или просто нездоровых.
Вновь напомнивший о себе ревматизм заставил Дэниела Робсона сидеть дома, что для человека вроде него, активного физически и не слишком активного умственно, стало тяжким испытанием. От природы характер Робсона не был скверным, однако затворничество сделало его хуже, чем когда бы то ни было прежде. Дэниел сидел в углу у очага, на чем свет стоит ругая погоду и высказывая сомнения в разумности и необходимости повседневных дел, которые его жена считала необходимыми. Очаг на ферме Хэйтерсбэнк действительно располагался в углу. От основной части комнаты его с обеих сторон отгораживали стенки длиной в шесть футов; у одной из них стояла крепкая деревянная скамья, а у другой «хозяйское кресло» – выдолбленный квадратный кусок дерева с круглой спинкой. В нем Дэниел Робсон и просидел четыре долгих дня, наблюдая за тем, что творилось над огнем, и давая советы и указания жене по любому поводу, включая варку картофеля, приготовление каши и прочие подобные вопросы, в которых она бы ни за что не приняла рекомендаций даже от самой искусной хозяйки в округе. Однако Белл каким-то образом удавалось сдерживаться, и она не говорила мужу, чтобы он не лез не в свое дело, если не хочет, чтобы его огрели тряпкой, хотя она непременно сказала бы это любой женщине и любому другому мужчине. Она даже одернула Сильвию, когда та шутки ради предложила последовать нелепым указаниям отца, а затем предъявить ему результат.