– Носил такие на свадебной одежде и до смерти буду носить – или вообще без пуговиц обойдусь. Коль они станут принимать такие законы, то скоро начнут мне указывать, как спать, и введут налог на храп. Налоги-то уже берут и с окон, и с провианта, и даже с соли, которая с тех пор, как я был мальчишкой, подорожала вполовину. Вот уж неугомонные… Законодатели то есть, я ведь ни за что не поверю, будто король Георг имеет к этому какое-то отношение. Но помяни мои слова: я женился с медными пуговицами и буду ходить в одежде с медными пуговицами до самой смерти, а коль меня станут из-за этого донимать, то и в гроб лягу с медными пуговицами!
К этому времени Гарри с помощью знаков уже обсудил с миссис Робсон план действий. Его нить двигалась довольно быстро, и мать с дочерью почувствовали себя свободнее, чем когда-либо за последние несколько дней, ведь Дэниел вытащил свою трубку из углубления в стене у очага, где обычно держал ее, и приготовился чередовать замечания с пусканием колец дыма, что было добрым знаком.
– Взгляни-ка; на этот табачок большой спрос. Он прибыл к нам, аккуратно зашитый в женский корсет, – его доставила на берег жена моряка с одного рыболовного шмака[14], стоявшего в бухте. Поднимаясь к мужу на борт, она была чрезвычайно худенькой; но потом ее формы стали гораздо пышнее, ведь возвращалась она с кучей вещей, и не только в корсете. Пронесла прямо под носом у береговой охраны и команды тендера[15], притворившись пьяной, так что все лишь чертыхались и старались поскорее убраться у нее с дороги.
– К слову о тендере… на этой неделе в Монксхэйвене была заварушка с вербовщиками, – произнес Гарри.
– Ага, ага! Наша девчушка говорила об этом; благослови тебя Господь! Женщины если начнут рассказывать какую-нибудь историю, то конца ее так и не дождешься. Хотя скажу, что наша Сильвия – самая смышленая девчушка на свете.
По правде говоря, в тот день, когда Сильвия вернулась из Монксхэйвена с новостями, Дэниел счел ниже своего достоинства ее расспрашивать. Он подумал, что завтра у него появится повод отправиться в город, где он сможет все разузнать, не льстя своим женщинам вопросами, словно они знали что-то, что могло его заинтересовать, ведь Дэниел считал себя эдаким домашним Юпитером.
– Серьезная в Монксхэйвене была заварушка. Люди и думать забыли о тендере, ведь он стоял на якоре совершенно неподвижно, а лейтенант платил за припасы весьма щедро. Но в четверг в порт вошла «Решимость», первый китобоец в этом сезоне, и вербовщики показали зубы, утащив четырех самых крепких моряков, каких только видывал свет; город стал похож на осиное гнездо, на которое кто-то наступил. Народ взбесился так, что готов был разнести все до последнего булыжника.
– Хотел бы я там оказаться! Ох как хотел бы! У меня с вербовщиками свои счеты!
Старик поднял правую руку с искалеченными и ставшими бесполезными указательным и большим пальцами, отчасти в знак осуждения, отчасти – как свидетельство того, чего ему стоило избежать службы, мысль о которой была ему ненавистна из-за ее принудительного характера. Лицо Дэниела изменилось: теперь на нем была закоренелая неумолимая ненависть, воспоминание о которой вызвали его слова.
– Продолжай, приятель, продолжай, – подбодрил он Донкина, который ненадолго замолчал, чтобы поудобнее разложить одежду, над которой трудился.
– Ага, ага! Всему свое время – история-то длинная, а мне нужен кто-то, кто пригладил бы швы да поискал лоскуты, а то здесь нет подходящих.
– Черт бы побрал эти лоскуты! Эй, Сильви! Сильви! Иди сюда и побудь подмастерьем портного, чтобы Гарри побыстрее взялся за работу; я хочу услышать его рассказ.
Сильвия сделала так, как сказал отец: поставив утюги на огонь, побежала наверх за лоскутами, которые ее бережливая мать отложила как раз для такого случая. Это были небольшие разноцветные обрезки – остатки старых плащей, жилетов и прочих подобных предметов одежды, которые слишком износились, чтобы можно было их надеть, но по мнению запасливой хозяйки все еще могли пригодиться для починки других нарядов. Донкин так долго выбирал из них подходящие и прикидывал в уме, что и как нужно будет сделать, что Дэниел успел рассердиться.
– Ну, – заговорил он наконец, – ты так усердно ищешь лоскуты, что подошли бы к моей старой одежке, словно я юноша, собравшийся свататься. Вот что я тебе скажу: залатай хоть красным; ты можешь смело беседовать и работать одновременно – язык пальцам с иглой не помеха.
14
Шмак (от нидерл.