– Не знаю, – отозвалась Эстер. – Все зовут его просто Кинрейд, а Бетси Дарли утверждает, что он самый смелый гарпунер из тех, кто когда-либо плавал по Гренландскому морю. Но этот человек точно бывал в Ньюкасле: помню, она говорила мне, что они с ее бедным братом встретились именно там.
– Как ты с ним познакомился? – спросила Элис.
– Если это тот самый Чарли, то я его на дух не переношу, – ответил Уильям. – Он встречался с моей бедной сестрой, которой уже два года как нет на этом свете, а затем бросил ее ради другой девушки. Это разбило ей сердце.
– Вряд ли он когда-нибудь снова совершит что-либо подобное, – сказала Элис. – Господь предупредил его. Не знаю, призовет ли Он его к себе, однако, как по мне, ему недолго осталось жить на этом свете.
– Тогда он встретится с моей сестрой, – произнес Уильям торжественно. – И, надеюсь, Господь даст ему понять, что он убил мою сестру так же, как и моряков, которых застрелил; и коль за убийство там причитается зубовный скрежет, думаю, Чарли свое получит. Скверный он человек.
– Бетси говорит, что такого друга, как он, у ее брата никогда не было; а ей самой он просил передать, что навестит ее, как только вновь сможет выходить на улицу.
Однако Уильям лишь покачал головой и повторил свои последние слова:
– Скверный он человек, скверный.
Когда Филип тем воскресным вечером вернулся домой, он застал лишь Элис. Спать в этом доме обычно ложились в девять; впрочем, было всего десять минут десятого, однако Элис встретила его с суровым, недовольным видом.
– Ты опоздал, парень, – сказала она коротко.
– Прошу прощения; от дома моего дяди путь неблизкий, да и часы, полагаю, у нас разные, – ответил Филип, доставая свои и сверяя их с диском луны, по которому определяла время Элис.
– Я ничего не знаю о твоем дяде; ты опоздал. Бери свечу и уходи.
Если Элис и ответила что-то на его пожелание доброй ночи, Филип этого не услышал.
Глава VIII. Тяга и отвращение
Прошло две недели. Зима быстро приближалась. Обитателям унылых северных ферм нужно было многое успеть, прежде чем ноябрьская погода сделает дороги непроходимыми для повозок, запряженных полуголодными лошадьми. Собранный на дальних болотах торф подсыхал, дожидаясь времени, когда его можно будет занести в дом; сухие листья папоротника запасали в качестве подстилки для скота, поскольку солома в тех краях была редкостью, а потому очень ценилась; даже кровли там крыли вереском. Следовало засолить мясо, пока оно имелось в наличии, ведь в отсутствие кормовых репы и свеклы яловых коров забивали сразу же, как только они доедали траву на летних пастбищах; так что хорошие хозяйки мариновали говядину к Рождеству еще до Дня святого Мартина. Зерно следовало смолоть, пока его еще можно было довезти до дальней мельницы, а большие полки под потолком – заполнить овсяными лепешками. В самом конце, уже после вторых морозов, начинался забой свиней: на севере принято считать, что лед, заготовленный при первых заморозках, обязательно растает, а хранимое с его помощью мясо испортится; как говорят северяне, первый мороз – никудышный.
После последнего события можно было вздохнуть свободно. Дом был убран в последний раз за осень и блестел сверху донизу; торф был привезен, как и уголь из Монксхэйвена; дрова заготовили, зерно перемололи; окорока, голову и ноги свиньи, что была щедро откормлена лично матушкой Робсон, засолили, а мясник с радостью купил лучшие части туши; но даже после того, как он увез их, кладовая Хэйтерсбэнка просто ломилась от яств, и Белл, заглянув в нее однажды утром, спросила мужа:
– Как думаешь, понравятся раненому бедняге из Мшистого Уступа мои колбасы? Они получились на славу, ведь я приготовила их по старинному камберлендскому рецепту, который в Йоркшире еще не знают.
– Все-то ты держишься за свои камберлендские порядки, – отозвался муж; однако идея ему понравилась. – Впрочем, у больных и правда то и дело возникают причуды, так что, возможно, Кинрейд будет рад колбасам. Я знавал людей, которые, хворая, ели улиток.
Для комплимента это прозвучало довольно странно, однако Дэниел тут же добавил, что не против сам отнести колбасы, когда станет слишком поздно для других дел. Сильвии очень хотелось сопроводить отца, но заговорить об этом она отчего-то не решалась. Когда уже начало смеркаться, девушка пришла к матери и попросила дать ей ключ от огромного бюро, которое стояло в доме на почетном месте; впрочем, оно не использовалось по прямому назначению, а служило вместо этого хранилищем лучших нарядов и новых скатертей да постельного белья.