– Зачем тебе ключи? – спросила Белл.
– Хочу взять одну из дамастовых салфеток.
– Из лучших салфеток, сотканных моей матерью?
– Да! – ответила Сильвия, краснея. – Я подумала, что колбасы будут отлично на ней смотреться.
– Хорошая чистая салфетка из домашней пряжи подойдет для этого лучше, – отозвалась Белл, гадая, что нашло на девчонку: колбасы предназначены для того, чтобы их есть, а не для того, чтобы любоваться ими, будто книжной иллюстрацией.
Ее замешательство, вероятно, стало бы еще сильнее, если бы она увидела, как Сильвия крадется к небольшому цветнику, который Кестер по ее просьбе разбил у стены с солнечной стороны дома, и срывает там пару астр и бутон чайной розы, уцелевшие в мороз благодаря близости кухонного очага, после чего тихонько, так, чтобы мать этого не заметила, приподнимает салфетку, которой была накрыта корзинка с колбасой и парой свежих яиц, и прячет свои осенние цветы в одной из складок.
Закончив дневную трапезу (чай считался воскресным угощением), полностью оправившийся после приступа ревматизма Дэниел приготовился идти в Мшистый Уступ, но, когда он уже брал в руки трость, его взгляд привлекло выражение немой тоски на лице Сильвии, значение которого отец, сам того не осознавая, понял верно.
– Женушка, – сказал он, – девчонке ведь нечего делать, правда? Она вполне могла бы надеть свой плащ и пойти со мной. Увиделась бы с Молли… Пускай составит мне компанию.
Белл задумалась.
– Нужно еще закончить пряжу для твоих чулок; впрочем, Сильвия может пойти с тобой, а с пряжей я сама разберусь, ведь мне-то уж точно нечем заняться.
– Тогда одевайся побыстрее да пойдем, – сказал Дэниел дочери.
Сильвии не нужно было повторять. Стрелой слетев вниз, она надела свой новый красный плащ и накинула капюшон, чтобы скрыть счастливое и в то же время зардевшееся от смущения лицо.
– Не надо бы надевать новый плащ на ночную прогулку в Мшистый Уступ, – сказала Белл, качая головой.
– Мне снять его и надеть шаль? – спросила Сильвия с легкой тоской в голосе.
– Нет-нет, пойдем! – возразил Дэниел. – Нет у меня времени на ваши переодевания. За мной, Лэсси, за мной! – позвал он собаку.
С часто бьющимся сердцем Сильвия вышла из дома танцующей походкой; ей приходилось сдерживать шаг, чтобы размеренно шедший Дэниел не остался далеко позади. Чистое ясное небо было усеяно тысячей звезд; покрытая инеем трава хрустела под ногами; поднявшись на холм, отец и дочь увидели распростершееся внизу море. Ночь была очень тихой, и далекие потрескивания и шорохи разносились в воздухе на большое расстояние и казались куда ближе, чем были на самом деле. С корзинкой в руке Сильвия напоминала маленькую Красную Шапочку. Ее отец был не в настроении беседовать и даже не пытался притвориться, будто это не так; однако и девушка погрузилась в собственные мысли, от которых беседа отвлекла бы ее.
Спокойный монотонный шум разбивавшихся о прибрежные утесы волн, сменявшийся шорохом, с которым вода отступала по усыпанному галькой песку, медленная, размеренная поступь отца, легкое топотание Лэсси – все это увлекло Сильвию в мир грез, которые, впрочем, были слишком неопределенными, чтобы она сама могла их осознать. Наконец они добрались до Мшистого Уступа; неожиданно вздохнув, девушка прервала свои мечтания и последовала за отцом к огромному дому, который ночью выглядел привлекательнее, чем днем. Огонь в очаге всегда горел сильнее, чем нужно, впрочем, его отблески, равно как и свет свечей, оставляли в тени менее приглядные аспекты жизни столь безалаберной семьи, которая, несмотря на неорганизованность, всегда была рада визиту друзей; поприветствовав Дэниела и Сильвию, миссис Корни тут же задала вполне уместный вопрос:
– Чем изволите угоститься? Эх! Муженек огорчится, узнав, что вы приходили в его отсутствие. Он-то отправился в Хорнкасл[26], чтобы продать жеребят, и не вернется до завтрашней ночи. Но Чарли Кинрейд, за которым мы ухаживаем, здесь, а сыновья вот-вот вернутся из Монксхэйвена.
Сказанное было адресовано Дэниелу, который, как знала миссис Корни, считал для себя приемлемой лишь мужскую компанию. Когда молодость уходит, для необразованных людей, чьи интересы не простираются дальше повседневности, вполне естественно не находить удовольствия в общении с противоположным полом. Мужчины могут рассказать друг другу много такого, чего женщины с их точки зрения (основанной на традиции и личном опыте) не поймут; даже во времена куда более поздние, чем те, о которых я пишу, фермеры с презрением сочли бы беседы с женщинами пустой тратой времени; мужчины более склонны делиться мыслями с сопровождающей их на протяжении дня пастушьей собакой, ставшей своеобразным немым наперсником. Принадлежавшая Робсону Лэсси легла у ног хозяина и, положив морду на лапы, внимательно наблюдала за подготовкой к трапезе, которая, к вящему разочарованию собачьего сердца, состояла лишь из напитков и сахара.