– Я с радостью приду к вам, сэр. Думаю, подобная прогулка пойдет мне на пользу, если морозная погода продержится и дальше.
– Вот именно, мой мальчик, – произнес Робсон, пожимая ему руку, которую Кинрейд затем протянул и Сильвии.
Девушке не оставалось ничего иного, кроме как тоже дружески ее пожать.
Молли проводила подругу до двери и, когда они оказались на улице, на мгновение задержала ее со словами:
– Красивый, правда? Я так рада, что вы с ним увиделись, ведь на следующей неделе Чарли отправится в Ньюкасл и еще в какое-то местечко неподалеку.
– Но разве он не сказал, что заглянет к нам как-нибудь вечером? – спросила Сильвия, немного испугавшись.
– Ага; я прослежу за этим, не бойся. Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились получше. Таких собеседников, как Чарли, еще поискать. Я напомню ему об обещании к вам заглянуть.
Почему-то это повторенное дважды обещание напомнить Кинрейду о данном им слове навестить ее отца отчасти лишило Сильвию удовольствия от предвкушения этого визита. Впрочем, разве не естественно, что Молли Корни хотелось, дабы ее подруга познакомилась с мужчиной, которого Сильвия считала почти что ее женихом?
Шагая домой, Сильвия снова погрузилась в размышления, и возвращение из Мшистого Уступа прошло так же тихо, как и путь туда. Единственным отличием было то, что теперь в небе над их головами искрилось яркое северное сияние, и оно – или же рассказы Кинрейда о плавании на китобойном судне – вызвало в памяти Дэниела Робсона морскую песенку с рефреном «люблю качаться на волнах», которую он и напевал себе под нос тихим, лишенным мелодичности голосом. Белл встретила их у двери.
– Вот вы и вернулись! Приходил Филип, чтобы поучить тебя счету, Сильвия; он побыл здесь некоторое время, ожидая, когда ты вернешься.
– Мне очень жаль, – ответила девушка скорее из-за недовольного тона матери; саму ее и урок, и досада кузена не слишком волновали.
– Он сказал, что придет завтра вечером. Тебе следует помнить, когда именно придет Филип, ведь путь к нам слишком долог, чтобы проделывать его понапрасну.
Услышав о намерениях Филипа, Сильвия хотела повторить, что ей очень жаль, однако сдержалась, всей душой надеясь, что Молли не станет торопить главного гарпунера, дабы тот выполнил обещание уже следующим вечером, ведь присутствие Филипа могло все испортить; вдобавок если Кинрейд будет сидеть с ее отцом, пока она будет заниматься, он может догадаться, какая она тупица.
Впрочем, опасения девушки были напрасными. Следующим вечером пришел только Хепберн; Кинрейда не было. Обменявшись несколькими словами с тетушкой, Филип достал свечи, которые, как и обещал, принес с собой, книги и пару гусиных перьев.
– Зачем ты принес с собой свечи? – спросила Белл с легкой обидой в голосе.
Хепберн улыбнулся.
– Сильвия подумала, что нам придется перевести их немало, и по этой причине не хотела учиться. Оставшись дома, я бы все равно использовал эти свечи, так что просто захватил их с собой.
– Коль так, ты можешь унести их обратно, – сказала Белл коротко, задувая свечу, которую зажег молодой человек, и ставя вместо нее на столик свою собственную.
Поймав на себе недовольный взгляд матери, Сильвия решила весь вечер быть послушной, хоть и затаила на кузена обиду из-за вынужденного хорошего поведения.
– Что ж, Сильвия, вот тетрадь с изображенным на ней лондонским Тауэром, которую ты заполнишь самым красивым почерком во всем Северном Йоркшире.
Девушка, нисколько не воодушевленная такой перспективой, сидела молча.
– А вот перо, почти самопишущее, – продолжил Филип, пытаясь развеселить кузину.
Он усадил ее как надо.
– Не клади голову на левую руку, так ты никогда не сможешь писать ровно.
Впрочем, даже сев так, как сказал ей Филип, Сильвия не проронила ни слова.
– Ты устала? – спросил молодой человек голосом, в котором странным образом сочетались раздражение и забота.
– Да, очень, – был ответ.
– Но с чего бы это? – отозвалась Белл, все еще обиженная тем, что дочь выставила ее недостаточно гостеприимной; к тому же она любила племянника и испытывала глубокое уважение к знаниям, которые ей так никогда и не удалось получить в полной мере.