Можно ли в корабле провести, скажем, с десяток суток? На этот вопрос и давал ответ Сергей. Его «полет» продолжался длительное время. Он не просто сидел там, а проиграл длительный полет. В корабле повышали и понижали температуру. Он был весь мокрый, потом белье отжимали. Потерял шесть килограммов веса. На своих плечах вынес всю тяжесть полета. И ничего, вышел оттуда с улыбкой. Все его обнимали. Ученые признали: человек способен на многое, ему открыта дорога в космос. Вот что значит моральный фактор!
В чем же показал себя первопроходцем Богдан, испытывая корабль «Восход»? На этот вопрос он сам не ответил — из скромности, возможно: А может, и не видел в своих экспериментах какого-то открытия. Испытал корабль — и все.
— Мое дело — проверить, как ведет себя корабль при земной работе, — сказал он. — Ну, и при посадке. Я приземлялся на «Восходе». «Контрольный эксперимент» — назывался этот полет. Конечно, важны были моя работа, мое поведение. Я был вместо космонавта. А все основное — требования к кораблю, к системам, к приборам, в том числе и мои замечания, рекомендации, — учитывали конструкторы, инженеры, врачи. Вот тут, понятно, были открытия.
Можно рассказать, как Богдан вначале один испытывал корабль, потом вместе с молодым конструктором, с которым и познакомился тут же, «в отсидке», как после трех суток, когда уже оба настроились выходить, им продлили эксперимент еще на несколько дней («сложен был психологический барьер. Требовалось его преодолеть», — говорил Богдан), можно рассказать, как они переступали другие грани… Все это далеко не просто и требовало немалого мужества. Но Богдан видит венец «полета», самое сложное испытания при посадке. Раньше человек не приземлялся в корабле. Впервые такое свершалось. И это сделал Богдан. Вот как он рассказывает о своем приземлении.
— Один я сел в корабль. На место командира. Рядом со мной — манекен, третье место — пустое. Сам привязал себя ремнями. Сижу, жду спокойно…
— Совсем не нервничал? — вырвалось у меня.
— Не поверите… Честное слово, не нервничал, — улыбнулся он. — Я ведь раньше испытал ударные перегрузки. Меня сбрасывали вместе с креслом… Десятки раз. Знаю, как земля проваливается вниз, как сдавливают перегрузки… Я уж был готов к полету. После всех тренировок выработался прочный рефлекс и на удар, и на падение, и на приземление… Отсюда и спокойствие.
— Так вот, сижу, поглядываю в открытый люк, — продолжал Богдан. — Вижу, подходят конструкторы, космонавты… Юрий Гагарин спрашивает: «Высоты не боишься?» — «Нет, — говорю, — я старый высотник. Частенько заглядывал в космос в барокамере, правда, на вашей высоте еще не был». — «Побываешь. У тебя все впереди, хотя и старый высотник». Видно, слова «старый высотник» не вязались с моим возрастом — мне двадцать один год, — они всех рассмешили. Закрыли люк. И конструкторы, и космонавты пожелали мне счастливого полета. Слетал. Подбежали космонавты. Павел Попович говорит: «У меня спина заныла, когда увидел падение вниз».
На лице Владимира Комарова удивление: «Ты улыбаешься?..» В общем, всех почему-то смутила моя улыбка. Вышел я из корабля, сел на стул. И тут посыпались вопросы от космонавтов. Расспрашивали обо всем: какие были перегрузки? Как «вели» себя ноги, руки? Открывал ли я рот при падении?.. Больше всех интересовался Комаров. Он ведь собирался лететь на первом «Восходе». Юрий Гагарин, слушая меня, признался: «Пока все, что мы делаем, не укладывается в голове». Вспомнил, что я чувствовал при его полете. Не укладывалось в голове, что в космосе летает человек. Я был потрясен… Видно, все новое, что происходит впервые, действует необычно, не сразу вырисовывается в нашем воображении.
Мы всегда на пороге чего-то нового. Всегда нас ждет неизвестность. И мы шагаем в нее. Нам надо раскрыть ее до начала полета. На это и уходит наше время, наши поиски. Как поется в песне: «У нас еще в запасе 14 минут…»
Мы идем с Богданом по улице. Шагаем не спеша: не хочется расставаться с хорошей погодой. Утро теплое, ласковое. Дышится легко, свободно. В ближнем сквере на все голоса заливаются птицы. Богдан останавливается, слушает.
— С собой бы взять эти голоса, — говорю я, намекая на его длительный эксперимент.
— И возьму, — отзывается он. — Все утро возьму…
Нос к носу столкнулся с ним какой-то паренек, ругнулся и вдруг встал как вкопанный — на груди Богдана увидел красную с белыми просветами планку ордена Красного Знамени. Это его поразило, Они, видимо, сверстники. Уважительно уступил ему дорогу, проговорив: