Выбрать главу

- Ну, теперь-то уж этого оленя койоты доедают, - сказал мужик с газетой. - А заодно и вороны с канюками.

Он развернул газету, разгладил ее и положил рядом с собой. Опять поменял ноги.

Оглядел нас всех и покачал головой.

Мужик постарше, повернувшись на стуле, смотрел в окно. Закурил.

- Пожалуй, - согласился охранник. - и ведь жалко. Большой был, матерый, сукин сын. Так что, Билл, ответ такой: и подбил я оленя, и не подбил. Но без дичи на столе все-таки не остались. Потому что старик, оказывается, тем временем однолетку добыл. Уже его в лагерь притащил, освежевал, начисто выпотрошил, печенку, сердце, почки в бумагу вощеную завернул и в холодильник закинул. Ведь однолетка. Маленький, падла. Но старик прямо цвел.

Охранник оглядел парикмахерскую, будто что припоминая. Потом взял свою зубочистку и снова сунул в рот.

Мужик постарше положил сигарету и повернулся к охраннику. Вздохнул и сказал:

- Тебе сейчас нужно бы того оленя искать, а не волосы стричь.

- Ты со мной так не разговаривай, - отозвался охранник. - Пердун старый.

Знаешь, я тебя где видел.

- Сам я тебя видел, - сказал старик.

- Хорош, парни. Вы у меня в парикмахерской, - смешался парикмахер.

- Тебе я бы затрещин надавал, - сказал старик.

- А ты рискни, - предложил парикмахер.

- Чарльз, - сказал парикмахер.

Парикмахер положил расческу и ножницы на зеркало, а руки - мне на плечи, будто думал, что я из кресла ринусь в гущу перепалки.

- Альберт, я стригу Чарльза и его мальчика уже много лет. Прекрати, пожалуйста.

Парикмахер переводил взгляд с одного на другого, не убирая руки с моего плеча.

- На улице разбирайтесь, - сказал мужик с газетой, покраснев и с какой-то надеждой.

- Хватит уже, - сказал парикмахер. - Чарльз, я по этому поводу больше ничего слышать не хочу. Альберт, твоя очередь следующая. Вот так. - Парикмахер повернулся к мужику с газетой. - Вас я, мистер, знать не знаю, но вы уж будьте ласковы, не встревайте.

Охранник встал. Сказал:

- Зайду-ка я в другой раз. Сегодня общество оставляет желать.

Он вышел и захлопнул за собой дверь. Громко.

Старик сидел, курил свою сигарету. Глядел в окно. Рассматривал что-то в руке.

Встал, надел шляпу.

- Извини, Билл, - сказал он. - Потерплю еще несколько дней.

- Все в порядке, Альберт, - ответил парикмахер.

Когда старик вышел, парикмахер отступил к окну, чтобы посмотреть ему вслед.

- Альберт умирает от эмфиземы, - проговорил он у окна. - Мы раньше вместе на рыбалку ходили. Всему-всему он меня научил про лосося. Бабы. У старика от них отбою не было. Ну, характер уже не сахар, конечно. Хотя, честно говоря, его вывели из себя.

Парню с газетой не сиделось на месте. Он встал, походил туда-сюда, останавливаясь и разглядывая все подряд. Вешалку для шляп, фотографии Билла и его друзей, жестяной календарь с картинками на каждый месяц - он перелистнул все страницы, одну за одной. Дошло даже до того, что, встав перед лицензией Билла, он изучил и ее. Потом повернулся и сказал:

- Я тоже пойду. - И вышел, не откладывая в долгий ящик.

- Ну что, мне тебя достригать или как? - спросил парикмахер, как будто все это случилось из-за меня.

Парикмахер повернул меня в кресле лицом к зеркалу. Положил ладони по бокам моей головы. Последний раз установил ее, как положено, а потом наклонил свою голову к моей.

Мы вместе смотрели в зеркало. Его руки по-прежнему обрамляли мое лицо.

Я смотрел на себя и он смотрел на меня. Но если что-то и высмотрел, то от комментариев воздержался.

Он провел пальцами по моим волосам. Медленно, будто его занимали другие мысли.

Провел ласково, как любовник.

Это было в Кресент-Сити, в Калифорнии, почти на самой границе с Орегоном. Вскоре после того я уехал. Но сегодня подумал о том местечке, о Кресент-Сити. О том, как пытался начать все заново со своей женой, и о том, как тем утром в парикмахерском кресле я окончательно решил уйти. Задумался я сегодня о покое, который ощутил, когда позволил пальцам парикмахера гладить мои волосы; о нежности этих пальцев, о том, что волосы уже снова начали отрастать.