— Какое им дело до нас?
— Они потрогают меня вместо тебя.
— Я не посылал их, я сам иду!
— Но ты не ждешь своей смерти. Ты смотрел на их смерть как на что-то неизбежное и сам себя убедил в их близкой смерти.
— Нет, нет!
— Да! — с безжалостной улыбкой Суат склонился над ним, продолжая мучить его. — Или жена хамала. Пусть она потрогает меня вместо тебя!
— Нет, я же говорю тебе, что нет. Я тоже собирался пойти на войну. И я пойду. Я не отделяю себя от них!
— Очень даже отделяешь, молодой человек, отделяешь. Ты торговался, чтобы умерли они. Ты пытался обмануть их.
— Ложь! Ты лжешь! — Внезапно Мюмтаз пришел в себя. Этот спор не имел смысла. Кроме того, дома ждал больной Ихсан. Мюмтаз взмолился, как ребенок: — Суат, Ихсан серьезно болен. Позволь мне пойти домой!
Суат резко засмеялся:
— Как быстро я тебе надоел!
— Нет, не надоел. Но у меня дома лежит тяжелобольной. А я устал, и кроме того… Ты больше не с нами. Я только что тебе соврал. Я боюсь тебя. А ты убирайся! На улицах вот-вот будет полно людей. Ты не вписываешься в мир живых; ты совсем иной. Зачем тебе гулять среди нас? Разве недостаточно тех страданий, что мы приносим сами себе?
— Разве еще вчера мы не были вместе?
— Да, но ты теперь не принадлежишь солнцу!
— Об этом не беспокойся! Со вчерашнего вечера мертвые все здесь.
Дрожа, Мюмтаз посмотрел на улицу. До их дома оставалось двадцать пять — тридцать шагов.
— Почему? Какая в том польза? Это мир живых! Здесь всё ради жизни! Прекратите преследовать нас!
— Это невозможно. Я не могу тебя оставить. Ты пойдешь со мной, — сказал Суат с резкой издевкой. — Ты теперь тут без Нуран, с таким количеством несчастий… Так что нельзя тебя оставлять. — Он развел руки, пытаясь обнять Мюмтаза. Тот сделал шаг назад.
— Иди ко мне! — Суат звал его с улыбкой, от которой стыла кровь.
Мюмтаз взмолился:
— По крайней мере, перестань улыбаться! Ради Аллаха, перестань улыбаться!
— Как мне не улыбаться? Ты все уравнял по-своему, все уподобил самому себе, что ж… Ты прикован к собственной мелочности, к мелким расчетам. А затем эта твоя страсть к жизни, это твое расчетливое милосердие, эти твои мелочные тревоги, твои надежды, побеги, мольбы…
Мюмтаз уронил руки:
— Не будь жесток, Суат! Я много страдал.
Суат вновь издевательски захохотал:
— Ну, тогда иди ко мне! Я спасу тебя.
— Я не могу. У меня много дел.
— Ты ничего не сможешь сделать. Иди со мной! Тогда ты освободишься от всего. Эта ноша слишком тяжела для тебя.
Мюмтаз снова остановился посреди улицы и посмотрел на Суата.
— Нет, я не могу. Я готов нести свою ношу. А если не смогу, то пусть она меня раздавит. Но с тобой я не пойду.
— Нет, пойдешь!
— Нет, это было бы подло.
— Тогда оставайся в своей помойке!
Суат взмахнул рукой и сильно ударил его кулаком в лицо. Мюмтаз пошатнулся и упал.
Когда он встал, по его лицу текла кровь. Флаконы с лекарствами в руке разбились. В то же время удивительная нежная улыбка появилась на его лице. Из окна рядом с ним радио повторяло приказ Гитлера о нападении, которое произошло той ночью. Мюмтаз сразу позабыл о своем приключении.
— Война началась! — воскликнул он.
Он разжал руку, в которой все еще держал разбитые флаконы, и посмотрел на свои раны. Затем он медленно побрел к дому. Ранние прохожие в изумлении взирали на его странную окровавленную улыбку.
Он достал из кармана ключ и открыл дверь. Зеркало в прихожей равнодушно отразило его вид. Мгновение он смотрел на свое лицо. Затем медленно поднялся по лестнице.
Маджиде и врач сидели в гостиной и слушали радио.
— О Аллах! Мюмтаз, что с тобой?
Мюмтаз подошел к окну и разжал порезанные руки.
— Не спрашивай. Со мной только что произошел несчастный случай.
На его губах по-прежнему играла непонятная улыбка, напоминавшая замок, повешенный на жизнь человека.
— Флаконы с лекарством разбиты, — сказал он. Затем повернулся к врачу: — Как он?
— Хорошо! — ответил тот. — С ним все хорошо. Ему больше ничего не нужно. Вы слышали новости?
Однако Мюмтаз не слушал его. Он забился в угол и смотрел на свои ладони. Затем внезапно он вскочил и побежал к лестнице.
Но по лестнице он подниматься не стал. Он сел на первой ступеньке, сжав голову. Врач посмотрел на него, как бы говоря:
— Теперь ты принадлежишь мне, только мне.
Маджиде, вытирая глаза, подошла к нему. Одинокое радио громким голосом в тишине дома повторяло печальные новости для всех.