Всё. Больше мы ничего не могли сделать.
В машине холодно, темно, тихо: трое насмерть перепуганных парней и одна умирающая девушка. Мы дружно боялись: что она умрет, что мы умрем – так лететь по обледенелой дороге. Боялись неизвестности, боялись совершенного. Боялись её и того, что по слухам было внутри неё.
Из-за тишины, холода и темноты я острее чувствовал тепло её крови, постепенно разливающееся под пальцами, слышал свист поверхностного дыхания, тыльной стороной ладони ощущал, как едва заметно ходит её грудная клетка.
Парализованный напряжением, я смотрел лишь вперёд, на стелящееся серое полотно дороги, приборную панель, пшеничного цвета волосы Рэя, растрепываемые ветром, смазанную скоростью лесополосу. Куда угодно, лишь бы не на неё – и тем острее ощущал хрупкость руки, которую сжимал, мягкость бедра, упирающегося мне в спину, и мокрый холод, пронизывающий левое плечо – в том месте, где моя куртка пропиталась кровью насквозь, пока я её нёс. И старался не думать, что на спине у неё тоже могут быть травмы.
Я понимал, что её раны слишком серьёзны. Чем дальше мы ехали, тем сильнее меня терзала вина за то, как я её грубо схватил, как нёс, как бросил. Всё это было неправильно: если она умрёт сейчас, это будет лишь моя вина.
Время до дома мне показалось вечностью, хотя потом водитель сказал, что мы ехали семнадцать минут. И горько добавил, что эти семнадцать минут отняли у него семнадцать лет жизни. Последние километры мы скакали на грунтовой дороге, и я молился, чтобы она не повредила себе что-то здесь и сейчас.
Когда вдалеке показался вход в лазарет, я чуть не прослезился от радости.
Дежурная бригада встречала со всем необходимым. Я выскочил бы на ходу, чтобы поскорее передать пациентку, но ноги мне отказали. Секунд десять после того, как Анна – главврач – распахнула дверь остановившейся машины, я мешкал и не мог выбраться наружу. Она неодобрительно смотрела, но ничего не говорила.
Вывалившись, наконец, из машины, я вдохнул, наконец, полной грудью. Уверовав, что миссия выполнена, я бессильно осел на стылую землю. Мимо меня провезли каталку – впервые я увидел объект охоты при ярком свете. Мозг воспринимал всё как-то отдельно: изгиб шеи, ямочка между ключиц, тонкие руки, тонкие пальцы, рассечённое бедро, окровавленная коленка, всего один ботинок.
Странно, ведь обувь я с неё не снимал.
Когда за каталкой захлопнулись двери, когда объект охоты пропала из поля моего зрения, стало легче, словно бы я больше не был ответственен за всё. В душе гудело как в трансформаторной будке. Чтобы унять это, я вернулся в машину, и, потянувшись за валяющимся на полу рюкзаком объекта, рухнул грудью на заднее сидение. Лицо ткнулось в холодное пятно крови, в щеку уперся кусочек стекла.
Перед глазами всё поплыло.
Я осознал, что сплоховал: ровным счётом ничего не сделал как надо.
Я сполз из машины на землю и зажмурился до боли, чтоб не разрыдаться. Память подкидывала мне свистящий звук её дыхания, спина ещё помнила, как в неё упирались те худенькие ноги. И раз за разом я вспоминал, как закинул её на плечо, как бежал, и её тело мерно билось о мою спину в такт шагам.
Если она выживет, но будет страдать от боли – это будет моя вина. Как мне смотреть потом ей в глаза?
Как смотреть в глаза главе?!
Он столько сил и времени потратил на подготовку, чтобы в итоге я её искалечил? Или же попросту убил…
Всё прошло не так, как я думал. Я к такому вообще не был готов.
Я облажался.
Рей
Нас встретили, как национальных героев: аплодисментами, свистом и радостными воплями. По коридору через толпу я шёл с закрытыми глазами, наощупь: каждый поздравлял, хлопал по плечу, пожимал руку – все знали, что визуальный контакт для меня невозможен. Вероятно, я всем улыбался, но думал лишь об одном: попить бы воды и прилечь.
Хорош заблёванный герой.
Все понимали, что сегодня мы слишком устали, но завтра расспросов будет не избежать.
Ещё бы! Охота на потенциал – это весело.
Всё начинается с прорицания. Сейчас у нас есть только вещие сны Ё-ны, но раньше были и гадалки, и ясновидящие, и разного рода предсказатели. Провидец обязан подробно объяснить своё видение, описать чувства, ощущения, ассоциации – без этого потом нельзя будет анализировать.
Каждое предсказание передается аналитикам: людям с уникальной интуицией. Предсказание может быть о чём угодно, но раз организация заточена под поиск потенциала, аналитики проверяют прорицание на «потенциальность». Каждый аналитик даёт оценку предсказанию независимо друг от друга: если ни один не видит «потенциальности», предсказание отправляется в архив. Периодически архив пересматривается: мир меняется, и вместе с тем может наступить время того или иного архивного предсказания.