Она беззвучно плакала, а Эрик неловко поглаживал ее по голове. Это было ужасно. В это жаркое августовское утро ужасным было все.
— Фру Холм-Свенсен, — сказал Карл Юрген, — присядьте, пожалуйста.
Карен села на диван рядом с Лизой. Эрик протянул ей носовой платок. Она высморкалась. Мы тоже снова сели.
— Я вынужден спросить вас обоих: где вы были вчера вечером и когда вы последний раз видели покойного? — сказал Карл Юрген.
«Покойного». Когда он употребил это сухое, банальное слово, до меня впервые по-настоящему дошло, что Свена больше нет. Нет и никогда не будет. Он «покойный».
— Не думаешь же ты… — начал Эрик и осекся. Потом, помолчав, сказал: — Я видел Свена вчера днем, когда он ушел из конторы. Было около пяти. А я сам… вчера вечером… вчера я весь вечер был дома.
Он лгал. Это было совершенно очевидно. Но раз это было очевидно для меня, то не менее очевидно это было для Карла Юргена.
— А вы, фру Холм-Свенсен?
— Я уже дня два не видела моего деверя.
— Вы ведь живете рядом, на Мадсерюд-Алле?
— Да, но мне случалось не видеть его по нескольку дней. Что же я делала вчера вечером?. Да ничего особенного, сидела дома и читала и очень рано легла.
— Может кто-нибудь из ваших домашних подтвердить, что вы оба были дома?
— Нет, — сказала Карен, слегка растерявшись. — Как ни странно, подтвердить некому. Наша кухарка уехала на лето в отпуск, а горничная была выходная. Но это правда — я в самом деле была дома.
И она посмотрела в лицо Карлу Юргену своими честными серыми глазами.
— Хорошо, это рутинный вопрос, я обязан задавать его в подобных случаях. И я должен просить вас поехать со мной в управление полиции, где каждый даст показания и подпишет их. Я уже объяснил, таков порядок. Могу я от вас позвонить?
Он позвонил в управление, чтобы прислали машину.
— Мы можем поехать все вместе.
— От меня ничего больше не требуется? — спросил адвокат Банг.
— В данную минуту нет. Если потребуется, я вам позвоню.
Мы все вместе вышли из кабинета Эрика в приемную, где сидела фрекен Хансен, проводившая нас любопытным взглядом.
Когда мы спустились в большой холл, ощущение полной изоляции исчезло. Сюда доносился стук пишущих машинок, кто-то громко кричал по междугородному телефону. В открытую дверь я увидел факс, из которого выползали белые бумажные ленты.
«Пароходство «Холм» может доставить пшеницу с острова Св. Лаврентия в Англию. Фрахт 45 шиллингов. Ждем срочного ответа…»
Процедура, как выразился Карл Юрген, была рутинная. Каждый из нас по очереди должен был войти в кабинет, дать показания и подписать их. Мне казалось, я пробыл в кабинете целую вечность. Больше всего Карла Юргена интересовало, что Свен сказал насчет опасности, которая грозит Карен. Какого рода эта опасность, он, так же как и я, естественно, уяснить не мог. О чем он спрашивал Карен, я не знаю.
После этого меня отпустили. Я рассказал Карлу Юргену все: у меня с самого начала не было ни малейшего намерения что-нибудь утаивать от полиции. Кроме желтого трамвайного билета. Его полиция получит позже. Сначала я должен сам съездить в главную трамвайную диспетчерскую города Осло.
Человек, сидевший за барьером главной диспетчерской, был очень приветлив.
— Речь идет о пари, — сказал я. Эта магическая фраза действует как заклинание «Сезам, откройся» на всякую азартную душу. — Я нашел вот этот билет, и мы с приятелем поспорили, можно ли установить место и время его продажи. Я утверждаю, что можно, приятель же говорит, что установить можно только маршрут.
Диспетчер был воплощением доброжелательности.
— Вы можете подождать полчаса? — спросил он.
— Полчаса? — переспросил я с нескрываемым восхищением. — Тогда я подожду на улице, выкурю сигарету.
Когда я вернулся, диспетчер уже все выяснил.
— Билет продан 8 августа, вечером, в начале десятого, — сказал он. — После того как трамвай отошел от остановки в Энербаккене.
Поблагодарив диспетчера, я прямиком вернулся на Виктория-Террасе и, поднявшись в кабинет Карла Юргена Халла, отдал ему билет.
— Я забыл о нем, — сказал я. — Не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение, но он выпал из кармана у Свена, когда мы вчера вечером играли в гольф.
— А почему ты принес его сейчас?
— Я ведь сказал, я о нем забыл. — Надеюсь, выражение лица у меня было правдивое.
— Почему ты решил, что он может иметь какое-то значение? И почему ты его поднял?
— Имеет ли он значение, ты определишь сам, — сказал я. — Я слышал, что бывают «немые» свидетели, может, это один из них. А поднял я его потому, что каждому игроку в гольф раз и навсегда привито сознание: спортивная трасса должна содержаться в полном порядке, и на ней не должно быть никакого мусора.