— Под абажур можно ввинтить яркую лампочку, — продолжал я, поддерживая тот же неудачный тон. — И, направив ее на посетителя, прочитать его тайные мысли.
Он стрельнул желтыми глазами в сторону лампы. Странный, беспокойный взгляд П. М. Хорге нравился мне все меньше и меньше.
— Чем могу служить? — повторил он.
— Меня зовут Мартин Бакке, — сказал я. — Доцент Мартин Бакке. Я пришел потому, что вас дважды навещал мой друг. Я пришел, чтобы узнать, о чем у вас шел разговор.
— Как фамилия вашего друга?
— Не знаю, каким именем он назвался, но наверняка не своим собственным.
В желтых глазах вспыхнуло облегчение.
— К сожалению, ничем не могу вам помочь. Вы сами, конечно, понимаете, в моей профессии первая и главная заповедь — сохранение тайны.
«Хорошо бы узнать, в чем именно состоит твоя профессия», — подумал я.
— И все же вы наверняка помните моего друга. Высокого роста, очень плотный, светловолосый. На нем были серые брюки и красная ковбойка.
П. М. Хорге никак не реагировал на мои слова. «Но я выкурю тебя из твоего логова», — подумал я.
И снова вспомнил о Сократе.
«Блефуй решительней!» — советовал Сократ.
— Вы, наверно, ведете дневник ваших встреч, — сказал я. — Если вы заглянете в него, вы увидите, что мой друг был у вас первого и восьмого числа текущего месяца, оба раза вечером, в начале девятого. Вы сами понимаете, я не мог бы знать о его посещениях, если бы мой друг не рассказал мне о них.
В желтых глазах не осталось и тени тревоги, но они внимательно следили за мной.
— Более того, он просил меня зайти к вам, если с ним что-нибудь случится…
— Сожалею, но не могу сообщить вам никаких сведений.
— Я тоже сожалею, но в таком случае отсюда я иду прямо в полицию, чтобы уведомить ее о том, что мой друг побывал у вас. Вы один из последних, кто видел его живым. Вечером во вторник его убили.
Удар попал в цель. Желтые глаза скосились, крылья носа побелели.
— Речь идет о судовладельце Свене Холм-Свенсене, — сказал я. — Вы наверняка читали сообщение в газетах.
— Мне он назвался другим именем… — сказал Уж.
— Он хотел побеседовать со мной об одном пустяковом деле. Не думаю, что я могу вам чем-то помочь. Как я уже сказал, соблюдение тайны — моя первая.
Я облокотился на стол, напоминавший мою учительскую кафедру. Уж осекся на полуслове. Глаза его опять скосились в сторону лампы. Лампы, которая мне мешала, потому что на моей кафедре в 5-м классе лампы не было. Я протянул руку, чтобы ее отодвинуть. Но не успел. Прежде чем я до нее дотронулся, П. М. Хорге с быстротой молнии схватил ее и переставил. Он был слишком уж проворен — подозрительно проворен. С самого начала он не отрывал глаз от лампы, но он забыл, что я привык наблюдать за тридцатью лицами сразу. Уследить за одним для меня не составляло труда.
Я вырвал тяжелую, массивную лампу у него из рук. Потом перевернул ее вверх ногами и заглянул под абажур.
Лампочки в ней не было — там, где ей полагалось быть, находился микрофон, вмонтированный аккуратно и незаметно. Славный старый городок Осло, вот до чего ты докатился! Вот какие подлые пауки обитают теперь на твоих мирных улицах!
Я вскочил с лампой в руках. Я был в такой ярости, что еще минута — выкинул бы негодяя в окно. Вот, кстати, почему окно закрыто, несмотря на летнюю жару: уличный шум был помехой при записи, записи голосов тех, кто попал в такую беду, что не видел иного выхода, кроме как прибегнуть к помощи П. М. Хорге, «Советы и информация».
В этой комнате сидел Свен. Свен, который сказал, что кто-то должен защитить Карен. Свен, которого застрелили и чье тело валялось в песчаном карьере в Богстаде. А когда он сидел здесь, из микрофона, вмонтированного в лампу под зеленым абажуром, звук его голоса передавался на магнитофонную ленту.
Где-то в этой маленькой грязной конторе я найду голос Свена.
— Мне нужна лента с записью голоса Свена Холм-Свенсена, — сказал я. — Она нужна мне сию же минуту. Иначе я иду прямо в полицию и заявляю о том, что у вас в лампу на письменном столе вмонтирован магнитофон.
— Это не запрещено, — пропищал он.
— Черт побери! Раз вы это утверждаете, наверно, так оно и есть. Но вряд ли вам охота связываться с Законом. Закону все это покажется странным, в особенности когда он сопоставит это с тем, что мой друг убит. Так что давайте кассету, да поживее.