У меня зародилось подозрение, что она потеряла рассудок.
— Посиди спокойно, — сказал я, — а я кое-чего принесу из кухни. Хотя, впрочем, можешь пойти со мной.
Я не решался оставить ее одну. Я жил на шестом этаже, а окна были открыты.
Как послушная кукла, она встала и пошла за мной на кухню.
Я взял поднос, стаканы, кусочки льда и пару бутылок. И, только что не подталкивая ее перед собой, повел обратно в комнату. Она снова села на диван, на то самое место, где сидела прежде, и опять застыла без движения.
Я налил ей неразбавленного виски. Она проглотила его, не поморщившись. И снова я пожалел, что рядом нет Кристиана.
Она сидела не шевелясь и не глядя на меня. Руки неподвижно лежали на коленях.
— Карен, — опять заговорил я. — Разве ты не можешь попросить нужные тебе деньги у Эрика?
— Эрик скупой, — сказала она.
Она все так же смотрела в пространство остановившимся взглядом.
— Ты не должна так говорить, Карен, — возразил я. — Уверен, ты всегда имела все, что тебе хотелось. У Эрика уйма денег, и вряд ли он тебе в чем-нибудь отказывает.
— В повседневных расходах нет. Но я никогда не просила ни о чем, что выходит за рамки повседневного. Вещи меня не интересуют. И украшения тоже.
Я посмотрел на ее простое темное льняное платье с квадратным вырезом.
— Ты продала свои жемчуга?
— Да.
— И деньги отдала П. М. Хорге? И собираешься продолжать давать ему деньги?
— Да.
Мне самому чертовски захотелось хлебнуть неразбавленного виски. Но я воздержался.
— Карен! Выслушай меня! Пожалуйста, выслушай. Ты знаешь, ради тебя я готов сделать все что угодно, ты ведь знаешь, я всегда любил тебя. Но я не могу смотреть, как ты себя губишь. Какая такая беда стряслась, что Уж… то есть П. М. Хорге может тебя шантажировать? За себя ведь ты не боишься, ты никогда.
— Нет, — сказала она. — За себя я не боюсь.
— Значит, ты кого-то покрываешь, Карен. Если ты объяснишь мне, в чем дело, обещаю тебе, что никому не расскажу.
— Ты не сможешь. Ты будешь считать, что твой долг — рассказать инспектору Халлу.
Она говорила со мной, как с малым ребенком, который никак не может уразуметь то, что на самом деле так ясно и просто. И все это время лицо ее оставалось белым как мел, а в широко раскрытых глазах застыл страх.
Зазвонил телефон.
Я почувствовал едва ли не облегчение. И слегка передвинулся, чтобы дотянуться до трубки.
— Мартин, это Лиза. Могу я зайти к тебе, чтобы поговорить? Это очень важно.
— Сейчас я занят, — ответил я. — Может быть, позднее. Я тебе перезвоню.
И положил трубку.
— Это Лиза, — объяснил я.
Эти два слова произвели поразительное действие. Кровь прихлынула к щекам Карен, а широко открытые глаза, смотревшие в пространство, сузились в щелочки.
— Лиза… — сказала она. — Ненавижу — убила бы ее…
— Карен, — повторил я в сотый раз, — ты не должна твердить, что хочешь кого-то убить. Особенно теперь. Тебя или арестуют за убийство, или упрячут в сумасшедший дом.
И вдруг она отвернулась, прижалась лицом к спинке дивана и заплакала.
Слава богу, наконец-то реакция, которую я узнаю и понимаю. Я подсел к ней поближе и обнял ее.
Она плакала неудержимо, она всхлипывала и уронила голову мне на плечо. Немного погодя она пошарила рукой по моему пиджаку, вытащила носовой платок и высморкалась. Потом выпрямилась. И так и сидела, теребя уголок моего носового платка. Я опять пересел на стул.
— Прости меня, Мартин. Ты прав, я сегодня не в себе. Но это пройдет. Не беспокойся обо мне.
Она меня не убедила. Совсем не убедила.
— Хорошо, что я смогла поговорить с тобой, — продолжала она. По правде сказать, говорила она не очень много, беседу почти все время поддерживал я один.
— Я стала очень нервная, Мартин, сам знаешь, эта история со Свеном.
То, что случилось, непостижимо — я так любила Свена.
Она избегала главного. Но так легко она от меня не отвертится.
— А как ты собираешься поступить с П. М. Хорге? — спросил я.
Тут она в первый раз улыбнулась.
— Не принимай всерьез то, что я сказала, Мартин. Все это не так опасно, как кажется. С ним я все улажу.
Поворот на сто восемьдесят градусов.
— Мартин, садись поближе, — она похлопала по дивану рядом с собой. Я опять пересел на диван.
Она обняла меня за шею и прижалась головой к моему плечу. В другое время я отдал бы все на свете ради того, чтобы она прижалась ко мне, — никогда прежде она этого не делала. Но я человек подозрительный — думаю, меня провести труднее, чем других мужчин. Недаром я много лет подряд ежедневно общаюсь в школе с маленькими женщинами — я знаю, какими очаровательными они становятся, когда хотят чего-нибудь добиться.