— Вчера вечером убили Эрика, — сказал я. Сказал медленно, с расстановкой и, кажется, даже улыбнулся.
В лице Карла Юргена не дрогнул ни один мускул.
Инспектор сидел и спокойно смотрел на меня.
— Эрик мертв?
Я рассмеялся.
— Мертв? — переспросил я. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы убитый был жив? Такое не удавалось даже Агате Кристи.
И я рассмеялся еще громче. Но я был не так глуп, чтобы не понимать, что это за смех.
— Истерическая реакция, — пояснил я. — Очень жаль, но ты, конечно, понимаешь.
— Я только что вернулся в управление, — сказал Карл Юрген. — Со вчерашнего дня я был в Тенсберге. Ты что, пытался мне дозвониться?
— Я звонил тебе вчера поздно вечером.
Задребезжал телефон. Карл Юрген снял трубку и мгновение слушал.
— Пусть сразу же поднимется сюда.
— У тебя что, нет времени поговорить со мной? — спросил я.
— Это Кристиан, — коротко ответил Карл Юрген.
Вот как! Значит, старший брат поехал за мной следом. Врач поехал следом за мной. Ну что ж, очевидно, я вел себя так, что он счел это необходимым. А вот и он…
— Ты пулей вылетел из моего кабинета и не слышал, что я тебе говорил. Но я был уверен, что ты поедешь сюда. Вот и приехал следом. Добрый день, Карл Юрген.
Карл Юрген кивнул и пододвинул Кристиану стул.
— Вы, наверно, еще не успели ничего обсудить, — сказал Кристиан. — Я приехал так быстро, как только смог.
— Ты приехал, конечно, не ради Эрика, — заявил я. Злость все еще бушевала во мне.
— Мертвому помочь нельзя, — сказал Кристиан.
— О! Какая оригинальная мысль! Особенно в устах доктора медицины.
Карл Юрген и Кристиан внимательно смотрели на меня. Каждый из них поставил свой диагноз, но результаты совпадали. На мгновение в комнате воцарилась полная тишина.
— Ладно, — произнес я. — Извините меня. Я уже сказал Карлу Юргену, что у меня истерика, а теперь скажу и тебе, что сам это понимаю. Но думаю, что любой, и даже вы оба, привычные к темным сторонам жизни, были бы потрясены, если бы ваших ближайших друзей одного за другим убили, можно сказать, почти у вас на руках.
Они обменялись взглядом.
— Мы это понимаем, — сказал Карл Юрген. — И даже очень хорошо. Ты не первый, у кого мы наблюдали такую реакцию. Удивительно другое — что ты отдаешь себе в этом отчет. А теперь давай перейдем к делу.
— Ладно, спасибо, перейдем к делу, — пристыженно сказал я.
— Начни с самого начала, — попросил Карл Юрген.
И я снова рассказал все что мог.
Как Эрик позвонил мне и пригласил на обед. О темном костюме, который надо было надеть, несмотря на жару. О том, как прошел обед. О том, что было в посольстве, о машине «скорой помощи» и о дежурном враче.
Карл Юрген сидел и слушал. Когда я кончил, он заставил меня повторить все сначала. И вот тут-то пошли в ход его излюбленные фразы. «Подумай хорошенько…» «Ты что-нибудь заметил?» «Представь, что кто-то разыгрывал роль. Подумай хорошенько». «Что уловил твой учительский взгляд? Подумай хорошенько».
Кристиан выкурил несколько сигарет. В разговор он не вмешивался.
Покончив с описанием того, что произошло накануне, я изложил то, что полчаса назад сказал Кристиан. Брат ни разу меня не перебил, значит, изложение было точным.
— Но это еще не все, — продолжал я. — Я должен поступить так, как не поступал ни разу в жизни и, надеюсь, никогда больше не буду вынужден поступить. Я должен пересказать тебе мой разговор с Карен, хотя обещал ей до поры до времени молчать.
Ни один из них не произнес ни слова. Они как бы давали мне возможность передумать. Но я не передумал.
— П. М. Хорге вымогает у Карен деньги, — сказал я. Я говорил холодным, отчужденным и безличным тоном. Так я, по крайней мере, надеюсь.
Взгляд светлых, похожих на рентгеновские лучи глаз Карла Юргена был все так же невозмутим.
— Я знаю это, — сказал он.
— Знаешь?
В дверь постучали — вошел полицейский сержант. Он положил на стол перед Карлом Юргеном какие-то бумаги и удалился.
— Да, знаю. Я не могу посвящать тебя в методы нашей работы. Но зато могу тебе сообщить, что доказать это совершенно невозможно. Он, разумеется, будет все отрицать. Да и она, если я заговорю с ней об этом, тоже не признается.
Я помолчал, подумал.
— Это все? — спросил Карл Юрген.
Мне стало не по себе, мать недаром сравнила его глаза с лучами рентгена.