Под конец мне пришлось рассказать Карлу Юргену и о том, как я проник в квартиру Пребена.
— Но если ты привлечешь меня к суду, я откажусь от своего признания, — заявил я.
Потом я рассказал ему, как ездил в «Афтенпостен», и о маленькой заметке.
— Я это знал, — сказал Карл Юрген. — Я хочу сказать, знал о том, что сказано в этой заметке.
— Ты знал? — воскликнул я, потрясенный.
— Конечно, — подтвердил он. — Но согласись, в той маленькой газетной заметке нет решительно ничего криминального.
— Если рассматривать ее вне контекста — нет, но если посмотреть на нее в свете того, что мне пришлось увидеть вчера… Впрочем, я готов признать, что и в этом тоже нет криминала. Но разгадка, без сомнения, как-то связана со старым консулом Халворсеном и его картинами. У меня на этот счет есть теория.
— Все это прекрасно, — сказал Карл Юрген. — Но, по-моему, ты забыл одно важнейшее обстоятельство. Допустим, мы в ближайшие дни установим, кто убил Свена и Эрика, если Эрик в самом деле был убит, но все это надо доказать. А доказать мы не сможем никогда.
Я понимал, насколько он прав.
— Верно, — признал я, — доказать это невозможно. Единственное, что остается, — заставить признаться.
Карл Юрген рисовал на клочке бумаги палочки и кружочки.
— Мартин, — сказал он, — а ты подумал о том, что устраиваешь засаду на своих ближайших друзей? Что ты едешь в Бакке со мной, Кристианом, Карен, Лизой и Пребеном? Что одного из поименованных близких тебе людей ты собираешься выманить из логова?
— Да, Карл Юрген, — ответил я. — Я подумал об этом. И, если вдуматься как следует, это ужасно. Но дело в том, что вдуматься как следует я не в состоянии — для меня это сейчас не имеет значения, я как бы не ощущаю больше, что все эти люди мои друзья. Единственное и главное — это Свен и Эрик и то, что с ними сделали. Свен и Эрик, только они важны сейчас для меня. Что бы мы ни обнаружили, это станет страшным потрясением. И все же никакое потрясение не может сравниться с тем ужасом, который сотворили со Свеном и Эриком. Чего бы мне это ни стоило, я хочу дойти до конца и найти виновного.
— Я тебя понимаю, — сказал Карл Юрген.
— У меня своя теория насчет того, кто убил Свена и Эрика, я уверен, что прав, и знаю, почему совершено убийство. Я даже составил план, как получить доказательства.
— Ты можешь рассказать мне, в чем состоит этот план?
— Нет, — сказал я, — потому что не верю, что ты хороший актер. И кроме того.
— Что кроме того?
Я подумал.
Нет, я не могу открыть мой план Карлу Юргену. Он никогда не согласится в нем участвовать.
— Карл Юрген, — сказал я. — Я счастлив, что моя мать может быть великолепной актрисой, ее я и посвящу в часть своего плана.
Она даст сигнал. Ты поймешь. Но тебе покажется, что ее слова абсурдны. И ты станешь протестовать. Карл Юрген, обещай мне, что, несмотря ни на что, ты подчинишься ее требованию, что ты предоставишь мне быть режиссером этого вечера. Можешь ты мне довериться?
Он долго смотрел на меня. Казалось, он изучает мое лицо. Не знаю, что он в нем обнаружил.
— Ладно, Мартин. Я подчинюсь словам, которые будут произнесены, и предоставлю тебе на этот вечер выступить в роли режиссера.
В Бакке, когда мы с матерью пили послеобеденный кофе, я рассказал ей все, что, по моему мнению, ей следовало знать.
Вообще-то говоря, я понятия не имел о том, что она думает о разыгравшейся этой осенью трагедии. Она избегала разговоров на эту тему. Вообще не проявляла к ней никакого интереса. Мне даже начало казаться, что она в какой-то мере разделяет позицию тех, кто считает, что, если о неприятном не думать, его как бы и нет. Но сейчас моей матери предстоит оказаться в гуще событий. Я даже собираюсь отвести ей в них весьма важную роль.
— Мама, — сказал я, — завтрашний вечер не обещает быть приятным.
Она посмотрела на меня, но промолчала. Это само по себе значило очень многое.
Словно мать сразу поняла, что роковой час пробил.
— Мне нужна твоя помощь.
— Понимаю, сынок.
Она была вовсе не так безучастна, как я думал.
— Мы никогда не говорили с тобой о том, что произошло осенью, — сказал я. — Разве что обменялись двумя-тремя фразами. Однако мы никогда не обсуждали случившееся. Но я, мама, все это время ни о чем другом не думал.
— Я тоже почти все время думала об этом, Мартин. Но я ничем не могла помочь, вот и считала, что нет смысла во время твоих редких приездов в Бакке тревожить тебя разговорами об этой трагедии.