– Нет, не нефрит,
Противные мурашки пробегают у меня по спине.
– Дег, ты случайно не в Нью-Мексико это добыл, а?
– Очень тепло, Энди. Так ты знаешь, что это?
– У меня предчувствие.
– Ишь какой сообразительный.
– Прекратите свои мужские штучки – лучше объясните, что это за фигня! – требует Клэр. – Мне надоело улыбаться – челюсть сводит.
Я прошу у Клэр позволения взглянуть на подарок; она протягивает мне баночку, но Дег пытается вырвать ее у меня из рук. Похоже, коктейль начинает действовать.
– Надеюсь, он все-таки не радиоактивный, а, Дег?
– Радиоактивный?! – взвизгивает Клэр. Дег вздрагивает, от неожиданности роняет склянку, и та разбивается, В мгновение ока бесчисленные стекловидные зеленые бусины разлетаются, как злющие осы из гнезда, рассыпаясь повсюду – скачут по полу, закатываются в щели, в складки покрывала, в кадку с фикусом – повсюду.
– Дег, какого черта?! Теперь убирай все это сам. Чтоб у меня в доме твоего песка не было!
– Это тринитит, – мямлит Дег, скорее разочарованный, чем обиженный. – Он из Аламогордо, где провели первое ядерное испытание. Жар был такой сильный, что переплавил песок в новую субстанцию. А баночку я купил в магазине дамской одежды, в отделе сопутствующих товаров.
– Боже! Это плутоний! Ты притащил в мой дом плутоний! Кретин! Теперь здесь все заражено. – У нее перехватывает дыхание. – Я больше не могу здесь жить! Придется переехать! Мой идеальный маленький домик… я живу в радиоактивном могильнике… – Клэр в своих танкетках мечется как курица, ее бледное лицо раскраснелось, но она пока еще воздерживается от прямых обвинений в адрес быстро увядающего Дега.
Я тупо пытаюсь ее урезонить:
– Успокойся, Клэр. Взрыв был почти пятьдесят лет назад. Эта хреновина теперь безвредна…
– Иди ты знаешь куда со своей безвредностью, мистер Всезнайка. Ты же сам в нее не веришь! Прям такой ты наивный – да никто не верит правительству. Это дерьмо – смерть на ближайшие четыре с половиной миллиарда лет.
Дег, полусонный, мямлит с кровати:
– Не кипятись, Клэр. Бусины свое наполовину отжили. Они чистые.
– А ты, пока весь мой дом не будет дезактивирован, даже не смей слова мне сказать, Франкенштейново ты чудовище. А я поживу у Энди. Спокойной ночи.
Она вылетает из комнаты, словно тепловоз, бросивший свой поезд, оставляя Дега в близком к коме состоянии на кровати – его ждет лихорадочный, полный бледно-зеленых кошмаров сон. Будут ли Клэр сниться кошмары – мне неизвестно, но в этом бунгало, если только она в него вернется, ей уже не спать спокойно.
Завтра навестить Клэр приезжает Тобиас. А меня скоро ждет Рождество – в кругу семьи в Портленде. Отчего мне никак не удается упростить жизнь?
держа экономику
в рамках
сужаешь
ВЫБОР
День, богатый событиями. Дег все еще спит на диване Клэр, не подозревая, как высоко взлетел в ее личном хит-параде Величайших на свете засранцев. Тем временем Клэр в моей ванной прихорашивается и громко философствует в облаке благоухающего Живанши пара, перед целым лотком косметики и аксессуаров, которые я был вынужден приволочь из ее бунгало, напоминающего опустевший детский мешок на День всех святых.
ХЛЕБА И КЛИПОВ:
лозунг людей электронного века. За ним стоит склонность считать деятельность политических партий загнившим пережитком, чем-то давно уже непродуктивным, абсолютно непригодным для разрешения современных социальных проблем, а в некоторых случаях – просто-напросто опасным.
АБСТИНЕНЦИЯ ИЗБИРАТЕЛЕЙ:
попытка – впрочем, тщетная – выразить свое недовольство существующей политической системой путем неучастия в выборах.
– У каждого в жизни, Энди, есть свой незнакомец-повелитель – некто, обладающий, сам того не ведая, странной властью над тобой. Это может быть малый в драных джинсах, подстригающий вашу лужайку, или накрашенная Макс Фактор'ом женщина, выдающая вам книги в библиотеке, – в общем, кто-то полузнакомый… Но если однажды, придя домой, вы обнаружите на автоответчике его послание: Плюнь навсе. Я тебя люблю. Поехали со мной во Флориду, – вы пойдете за ним, и точка. Для тебя это блондинка-кассирша из Иенсена, так? Ты сам говорил. Для Дега, вероятно, Элвисса (Элвисса – близкая подруга Клэр)… а мне, на мою беду, – она выходит из ванной и, склонив голову набок, вдевает сережку,-достался Тобиас. Нет в жизни справедливости, Энди. Ни капельки справедливости.