В Западной Африке она увидела бескрайние лоскутные ковры гербер и щавеля – поля иных миров, где психоделические зебры жевали нежные цветы, за ночь проросшие из бесплодной земли, рожденные из семян, пробужденных от десятилетней комы взбалмошными дождями Конго.
Но то, что искала, Линда нашла в Азии – высоко в Гималаях, среди ржавеющих альпинистских кислородных баллонов и ко всему безучастных, накачанных опиумом, богом забытых студентов из Айовы она обрела то, что привело в действие механизм ее души. Она услышала о маленькой деревушке, где жила религиозная секта монахов и монахинь, достигавших состояния святости-экстаза-освобождения-через-строгий-пост-и-медитацию в течение семи лет, семи месяцев, семи дней и семи часов. В период обучения на святого учащийся должен не говорить ни слова и ничего не делать; единственное, что ему позволено – еда, сон, медитация и испражнение. Говорили также, что истина, обретаемая по истечении этих мук, столь восхитительна, что страдание и отречение ничто в сравнении с прикосновением к Высшему.
К несчастью, в день, когда Линда отправилась в эту деревушку, разыгралась буря. Линда вынуждена была повернуть обратно, а на следующий день вернуться в Делавэр на совещание со своими юрисконсультами по недвижимости. Так что ей так и не удалось попасть в святую деревню.
Вскоре ей исполнился двадцать один год. По условиям завещания отца она унаследовала львиную долю его состояния. А Дорис в наэлектризованной обстановке пропахшего табаком офиса делавэрских адвокатов узнала, что будет получать неизменное, но далеко не квазибаснословное месячное содержание.
Видите ли, из капиталов мужа Дорис хотела приготовить полноценный обед, а хватило только на закуску. Она взбесилась, и деньги послужили первопричиной неустранимой трещины во взаимоотношениях Линды и Дорис. Дорис пустилась во все тяжкие. Она превратилась в отлично экипированную, до блеска отлакированную гражданку тайного мира больших денег. Жизнь стала чередой английских курортов с лечебными водами; покупных венецианских жиголо, таскавших у нее из сумочки драгоценности; бесплодных экспедиций за следами НЛО в Андах; санаториев у Женевского озера и антарктических круизов, где она бесстыдно льстила эмиратским принцам на фоне бледно-голубых льдов Земли Королевы Мод.
Таким образом, Линде было предоставлено право самой принимать решения, и, за отсутствием чьих-либо возражений, она решилась на духовное освобождение посредством медитации длительностью в семь лет, семь месяцев и семь дней.
Но чтобы сделать это, пришлось принять ряд предосторожностей, дабы внешний мир не помешал ей. Она укрепила ограду усадьбы, сделав ее выше и снабдив лазернойсигнализацией. Боялась она не грабителей, а просто всех, кто может случайно отвлечь ее от медитации. Были составлены бумаги, гарантирующие, что проблемы налогов и всякое такое будут решаться соответствующими лицами. В них также заранее объяснялись причины ее поведения – на случай, если кто-то усомнится в ее здравом уме.
САМ
себя стимулируй
Слуг она рассчитала, оставив только одну девушку по имени Шарлотта. Въезд машинам на территорию усадьбы был закрыт, а садам и цветникам было дозволено расти свободно, дабы не шумели газонокосилки. Секьюрити постоянно патрулировали вокруг усадьбы, а еще одно охранное агентство уполномочили следить за караульными и не допускать расхлябанности. Ничто не должно было помешать ее шестнадцатичасовой ежедневной медитации.
Итак, в начале марта начался период молчания.
Сад быстро зарастал. Строгая монокультура лужаек разбавилась нежными туземными цветочками, сорняками и травками. Анютины глазки, незабудки, кервель, новозеландский лен смешались с травой, которая начала заполонять и разрыхлять покрытые гравием дорожки и тропинки. Долговязые, раздобревшие, болезненные тела розовых кустов, их бутоны, колючки и ветви закрыли застекленный балкон; глициния удушила веранду; терновник и плющ выплеснулись над башнями, как закипевший суп. В сад нахлынули толпы всяких мелких зверушек. Летом верхушки травы постоянно заволакивала дымка солнечного света, усеянная глупыми вялыми бабочками, молью и мошками. В эту воздушную жидкость ныряли голодные, охрипшие сойки и иволги. Таков был мир Линды. С рассвета до сумерек она молча, безучастно наблюдала за ним со своей циновки во внутреннем дворике.