Я говорю по-английски (к чему разрушать их представление об американской пустыне) и из последующей судорожной тарабарщины жестов и они-ехать-туда-туда выясняю, что японцы и в самом деле желают посетить динозавров. И вскоре, получив необходимые указания, они исчезают в облаке пыли и придорожного мусора; в заднее окно автомобиля просовывается фотоаппарат. Аппарат вверх ногами держит рука, палец нажимает на верхнюю кнопку, отщелкивая наш портрет, – тут Дег кричит:
– Смотрите! Фотоаппарат! Ну-ка, быстро – втяните щеки. Чтоб скулы, чтоб скулы аж торчали! – Потом, когда машина пропадает из виду, Дег набрасывается на меня: – Ну и на кой черт, позволь спросить, было прикидываться невеждой?
– Эндрю, у тебя отличный японский, – добавляет Клэр. – Ты мог бы их приятно удивить.
– В этом не было нужды, – отвечаю я, вспоминая, какой это был для меня облом в Японии, когда люди пытались говорить со мной по-английски. – Но все это таки напомнило мне одну сказочку, которую можно было бы сегодня рассказать.
– Умоляю, расскажи.
И вот, когда мои друзья, лоснящиеся от кокосового масла, разлеглись, впитывая солнечный жар, я начинаю повествование.
– Несколько лет назад я работал в Японии, в редакции одного подросткового журнала – была такая полугодовая программа обмена студентами, – и однажды со мной произошла странная вещь.
– Погоди, – прерывает Дег. – История подлинная?
– Да.
– Ага.
– Дело было в пятницу утром. Я как спец по зарубежным фотоматериалам разговаривал по телефону с Лондоном. Мне было нужно срочно выбить кой-какие фотографии Депеш Мод у их менеджера, а он в то время отрывался у кого-то дома – на том конце провода слышался жуткий еврогалдеж. Одним ухом я приклеился к трубке, а другое зажал рукой, пытаясь отгородиться от шума в офисе – безумного казино сослуживцев Зигги Стардаста Зигги Стардаст – герой альбома Дэвида Боуи Взлет и падение Зигги Стардаста и марсианских пауков (1972). где все беспрерывно взвинчивали себя десятидолларовыми чашечками токийского кофе, которые нам носили из магазина на другой стороне улицы.
Помню, что творилось у меня в голове: не о работе я думал, а о том, что каждый город имеет свой запах. Мысль эту заронили запахи токийских улиц – мясного бульона с лапшой и почти выветрившихся нечистот; шоколада и выхлопных газов. И я думал о запахе Милана – запахе корицы, дизельного топлива и роз; о запахе Ванкувера с его жаренной по-китайски свининой, соленой водой и кедрами. Я затосковал по родному Портленду и силился вспомнить запах его деревьев, ржавчины и болот, когда уровень гама в офисе резко понизился.
В комнату вошел крошечный пожилой человека костюме от фирмы Балмейн. Кожа у него была морщинистая, как кожура сморщенного яблока, но только темного торфяного цвета, и блестела, словно старая бейсбольная перчатка. Он был в бейсбольной кепке и по-приятельски болтал с моим начальством.
Мисс Уэно – вся из себя навороченная координаторша из отдела моды, сидевшая за соседним столом (волосы а-ля Олив Оул Персонаж американского мультфильма.; рубашка венецианского гондольера; турецкие шаровары Мечта гарема и сапожки Вива Лас-Вегас), растерялась, как теряется ребенок, когда снежной зимней ночью в двери вваливается его вусмерть пьяный, медвежьих габаритов дядя. Я спросил мисс – Уэно, кто этот мужик, и она ответила – мистер Такамити, кате. Великий Папа компании, американофил, обожающий хвастать, каким замечательным игроком в гольф показал себя в парижских борделях и как бегал трусцой по тасманийским игорным домам, зажав под мышками охапки лос-анджелесских блондинок.
Мисс Уэно была заметно взволнована. Я спросил отчего. Она сказала, что не взволнована вовсе, а зла. А зла потому, что, работай она хоть за десятерых, дальше этого убогого стола ей не продвинуться (кучка тесно сдвинутых столов в Японии равносильна нашим загончикам для откорма молодняка). И не только потому, что я женщина, – сказала она. – Но и потому, что японка. В основном из-за того, что я японка. У меня есть амбиции. В любой другой стране я могла бы взлететь, а здесь я просто сижу. Я гублю свои амбиции. Она сказала, что с появлением мистера Такамити просто как-то острее почувствовала свое положение. Полную безысходность.
В этот момент мистер Такамити направился к моему столу. Так я и знал. Я жутко растерялся. В Японии начинаешь панически бояться, что тебя не дай бог выделят из толпы. Это худшее, что можно сделать с человеком.
– Вы, должно быть, Эндрю, – произнес он и пожал мне руку, точно торговец машинами форд. – Поднимемся наверх. Выпьем. Подговорим, – сказал он; я же почувствовал, что мисс Уэно рядом со мной вспыхнула от негодования, как светофор. Я представил ее мистеру Такамити, но тот ответил небрежно-снисходительно. Нечленораздельным бурчанием. Бедные японцы. Бедная мисс Уэно. Она была права. Они в ловушке, каждый из них застрял намертво на своей ступеньке этой ужасной скучной лестницы.