Александра молчит и больше не плачет. Можно подумать, что ее не огорчила трагическая смерть Суковатого.
— Останетесь на фабрике? — спросил Родак.
— Останемся. Но о том деле — ни слова. Тело Яся из морга взяли и похоронили. Где он похоронен, мы знаем. После войны покажем отцу. Мы будем молчать, а ты пусти слух, будто его арестовали. Сам знаешь, что это сейчас значит. Люди подумают, что его расстреляли. Поверить в это нетрудно. А что его фамилии никто не видел в списках расстрелянных, значит, просто не заметили, ведь их столько, этих списков. Он убит, но его смерть не должна быть нам помехой. — Юрек говорит тихо, так говорят об убитых, прежде чем начнут слагать о них песни.
Минул октябрь — Oktober. Сначала расстреливали десятками. Как-то раз Яцек отломил лист кукурузы в саду напротив трамвайного парка на Млынарской. На листе засохла ржавая капля крови. «Нападения на немецких солдат и гражданских лиц немецкого происхождения» не прекращались. Тогда стали расстреливать сотнями, смывая кровь и мозг с мостовой струями воды. В руинах кинотеатра «Адрия» расстреляли двести пятьдесят заложников, рты им залепили гипсом.
В два часа дня «третий» Берг, размахивая руками, влетел в мастерскую.
— Выключить машины! — запищал он тоненьким голоском. Его двойной подбородок дрожал от нервного возбуждения. Когда наступила тишина, он крикнул:
— Сейчас будут расстреливать!
Люди покинули свои места у верстаков и машин. Они вышли во двор и тесной толпой сбились возле сарая. Дождь стучал по крыше. Все вокруг пропиталось влагой. Сквозь завесу капающего с крыши дождя они смотрели на нависшее над забором небо.
Берг ушел в контору, шлепая по грязи калошами, — все-таки калоши не забыл надеть.
Эхо пяти залпов глухо прозвучало во влажном, мутном воздухе. Двадцать пять. Люди стояли молча, но это молчание означало не скорбь по погибшим, а ненависть, которая была так же безмерна, как любовь человека к жизни.
В тот день Фиалковский после работы подозвал к себе Эдека — мальчугана юркого, как мышонок. В свое время ему удалось спасти Эдека от тяжелого труда подручного, он хотел сделать из него квалифицированного столяра. После расстрела парень ходил сам не свой. Вчера возле его дома в Лешне расстреляли тридцать человек. Для четырнадцатилетнего мальчишки это было многовато. Фиалковский вытащил из-под верстака ящик с инструментами, достал рубанок и подал Эдеку.
— На, возьми, — сказал он, — у нас такой обычай. Это инструмент Янека Кроне, он ему больше не нужен, и никто за ним не придет. Янек сделал первые рубанки для Юрека и Стаха. Они уже работают самостоятельно. Теперь твоя очередь, Эдек…
Юрек отвернулся и зажмурился, чтобы не потекли слезы, но щеки остались сухими, слез не было.
Так погиб Янек Суковатый, который никак не проявил себя, больше того, заслужил печальную славу увальня и труса. Бедняга даже не умел оправдываться и придумывать благовидных предлогов для своих промахов.
XXVII
Владека Милецкого отправили в Краковское воеводство в монастырь на поправку. Монастырь был с очень суровым уставом, Анна-Мария, выдавая себя за его жену, отвезла молодого человека на место и изредка навещала. Она рассказывала, что он ходит в рясе и молится вместе со всеми, чтобы не оскорблять религиозное чувство святых отцов. Монахи жили в отдельных домиках-кельях. Фанатическая вера у этих людей граничила с безумием. Владек, с коротко остриженными волосами, в рясе, являл собой некое мистическое зрелище. Он занимался самообразованием, читал латинские тексты, надеясь таким образом обогатить свой стиль.
В голосе Анны-Марии не было теплоты. Разговаривая с Юреком, она просто исполняла долг вежливости. Она становилась по отношению к нему все сдержаннее. Охлаждение наступило незаметно, — так незаметно смыкаются лепестки водяной лилии на заходе солнца. Он не мог понять, отчего у нее под рукой всегда анатомический атлас или какой-нибудь другой учебник — верный знак того, что у нее нет времени. Он не понимал, потому что ему были неясны причины. Ложная скромность мешала Анне-Марии сказать правду, и она с нетерпением ждала, чтоб он понял все сам и удалился.
В один прекрасный день Юрек сделал открытие: да она совсем некрасивая. Он вдруг обратил внимание на ее брови — слишком густые, сросшиеся на переносице. Над верхней губой он разглядел прыщик и заметил, что у нее отсутствующий взгляд, когда она смотрит на него. «Вообразил невесть что, и вот теперь она сама низводит меня с небес на землю», — констатировал Юрек с досадой. О поцелуях не могло быть и речи.