Впрочем, лично для прокурора проблема была не в связи лозунга с мятежниками — религиозниками из афонского монастыря Эсфигмен. Происхождение может быть любое. Даже слова, черт возьми, могут быть какие угодно! Дело не в тех, кто их произносит или печатает на своих футболках, сумках или лбах. Дело в других, в тех людях, которых сейчас развелось так много, что неволей начинаешь задумываться о причинах их массового появления. Люди эти СМОТРЯТ, они СЛУШАЮТ и, хуже всего, они ИЩУТ что-то, что будет для них поводом к насилию и восстанию.
Прокурор не видел ровным счетом ничего противозаконного в лозунге “Православие или смерть!”, он вообще считал его идиотским в своей нечеткости. Однако он видел тех, кто готов “понять” этот лозунг, как призыв убивать людей, забывших надеть после душа нательный крестик, и вот именно таких, по мнению государственного обвинителя, нужно было сажать за экстремизм.
— Пострадают ваши пробежки за здоровье нации, ребята, точно пострадают, — пробормотал мужчина, собрал свои вещи и, поправив погон, вышел из зала последним.
Троица, покинувшая здание суда, не ушла далеко. Русоволосый парень остановился на углу Профсоюзной улицы, оглядевшись. Стоило, наверное, дойти до “Академической”, а там сесть на автобус, хотя, до университета всего полтора километра, если быстрым шагом…
— Настроение поганое, — вздохнул за его спиной Еремей. После выступления перед прокурором тот не произнес ни слова, только на улице снова осмелел. — Проиграем процесс.
— Мирские законы нам вообще должны быть по боку, — подал голос третий парень, самый молодой из них, в очках, с густыми волосами, собранными в “хвост”. — Только Закон Божий важен.
— Чушь не пори, Славик, — внезапно, русоволосый почувствовал, что очень злиться, причем на всех, кроме пресловутого прокурора, который, вроде бы, один должен был бы испортить ему настроение. — Нельзя существовать в современном мире, игнорируя законы. Нет, Закон Божий, самой собой, есть верховный закон, но как-то в последнее время на нем одном далеко не уедешь.
— Миха, ты как черт вообще, прости Господи, — отшатнулся Еремей. — Ересь какую-то говоришь.
— Это не ересь, — поежился Михаил, которому и самому эти мысли не нравились. — С ненавистью к мирскому спокойно жить не будешь, самому никогда не казалось, нет? Вот ты говоришь, что кодифицированное законодательство — зло, а как без него свои цели достигать? Ты на “Русский марш” в прошлом месяце ходил? Ходил! Это тебе власть разрешила, руководствуясь существующими законами. Без разрешения — только кровь, насилие и разруха, больше ничего. Радоваться надо, что закон еще хоть на что-то годится.
Все трое шли по Профсоюзной вперед, чтобы позже свернуть на Ленинский проспект через улицу Вавилова. Проходя мимо очередного указателя, информирующего о том, в каком направлении Нахимовский проспект или, прости Господи, проспект 60-летия Октября, Михаил краем уха слушал, как Еремей и Славик с упоением придаются дискуссии на тему, которая была предметом обсуждения среди членов их организации уже несколько лет.
— Все надо переименовывать, — бил себя кулаком по ладони Славик. — Мавзолей снесем, проект-то готов уже. Но это лишь начало. Правильно лидеры говорят, нельзя воспевать в столице великой православной страны коммунизм, при котором церкви сносили. Улица Крупской — это вообще что такое? Она же большевистской проституткой была.
— Ты сейчас женщину оскорбляешь, — не одобрил Еремей. — Хотя бы русская…
— Да какая разница? Невозможно страну поднять, пока вот это вот… — Славик обвел вокруг себя руками. — Напоминает об эре угнетения русского человека через безверие и упадок духовности.
Славик говорил, как по книжке. Михаила одно время тоже возмущало большое количество наименований улиц в Москве, не имеющих к России никакого отношения, кроме исторического. Коммунизм в организации ненавидели сильно, по большей части не без причины. Церковь действительно пострадала с 1917-го года, однако так же она страдала и в Германии, со времен Гитлера. И все равно, в Германии в 21-м веке жить было лучше, чем в России. Из этого Михаил сделал вывод о том, что не в церкви дело…
— Куда это мы? — Еремей, не найдя что ответить на заявления об эрах угнетения, в первый раз за весь день обратился к Михе по делу.
— Тут университет один есть, РГУ Нефти и Газа, — ответил русоволосый. — Заглянем туда, встретимся кое с кем.