— У меня такое чувство, что ей было бы лучше эмигрировать, — заметила я.
— Это неплохая идея, — согласился Владимир Петрович. — Но для этого нужно приглашение из Израиля.
— Это не проблема, — ответила я. В 1972 году приглашения из Израиля приходили тысячами. — Вы хотите сказать, что если она подаст документы на выезд, то ей дадут разрешение?
— Наверняка не могу сказать. Но если у нее будет приглашение, надо действовать быстро.
Я передала этот разговор Ирине. Она поговорила с мужем.
В следующую нашу встречу она мне сообщила:
— Вадим сказал, что он русский поэт, а русские поэты не могут жить без русского языка.
Кажется, последний шанс избежать трагедии был упущен.
Поначалу следователи предъявляли мне показания Якира и Красина:
— Людмила Михайловна, ваши друзья рассказали нам, что вы ответственны за украинскую секцию «Хроники».
— Странно. Насколько мне известно, в «Хронике» нет украинской секции.
Они были правы. Большинство новостей с Украины поступало через меня. Но специальной украинской секции не существовало. Так что с формальной точки зрения показания Якира и Красина были неточны.
Затем пришла очередь вопросов об украинском комитете в защиту Нины Строкатой. Комитет так и не был создан, но при обыске в квартире Якира нашли проект первого документа несостоявшейся организации.
— Я о таком комитете не знаю.
— Разве Стефания Гулык не приезжала с Украины пригласить вас войти в состав этого комитета?
— Она приезжала в Москву, чтобы найти защитника для Строкатой.
Это была чистая правда. Мы со Стефой действительно занимались поисками адвоката.
— Людмила Михайловна, вам не нужно скрывать этот факт. Нам известно, что вы были против создания этого комитета.
Если бы я созналась, это могло бы помочь мне, но повредить украинцам. Я продолжала все отрицать.
В то же время я опасалась, что Стефу вызовут на допрос и станут ссылаться на якобы полученные от меня показания. Мол, Людмила Михайловна Алексеева нам все рассказала, и мы знаем, что вы были курьером комитета в защиту Строкатой. Вернувшись с допроса, я первым делом разыскала одного из друзей, который согласился поехать во Львов и встретиться со Стефой. Он должен был предупредить ее, что я отрицаю все, что касается комитета, и ей следует придерживаться той же тактики. Как рассказал потом мой эмиссар, Стефу действительно вызывали на допрос и предъявили ей мои «признания». В ответ она совершенно инстинктивно хлопала глазами и удивлялась, приговаривая, что это, должно быть, ошибка, потому как она ничего подобного не помнит.
— Не зря же меня называют актрисой, — улыбнулась она, когда мы с ней снова увиделись.
Владимир Павлович не спросил меня, что решила Ирина. Он был достаточно умен, чтобы понимать: если бы она согласилась эмигрировать, я сама завела бы об этом разговор.
— Вы осознаете, насколько серьезно положение Ирины? — начал он.
Я согласно кивнула.
— Думаю, все стало бы намного проще, если б кто-нибудь позвонил нам и дал адрес, где печатается «Хроника», — продолжал он. — Тому, кто позвонит, необязательно себя называть. Достаточно позвонить мне по прямому телефону, назвать адрес и повесить трубку. Может, вы скажете Ирине…
— Простенько, но со вкусом, — оценила я его предложение.
Он улыбнулся.
— Владимир Павлович, во-первых, Ирина не знает, где печатается «Хроника». Во-вторых, я не могу предлагать такое безобразие порядочному человеку. Я не могу просить ее сделать то, чего я сама не сделала бы, даже если б и знала, где печатается «Хроника».
— Я понимаю, — ответил он. И мне показалось, что он действительно понимает.
Ирину арестовали 3 января.
На следующий день меня опять вызвали к куратору.
Владимир Павлович расставил точки над «и»:
— Людмила Михайловна, мы арестовали Ирину. Арестовали потому, что редакторы «Хроники» пренебрегли нашим предупреждением и опубликовали двадцать седьмой выпуск.
Следственные органы располагали сведениями о «Хронике», полученными от Якира и Красина. Они дали показания более чем на двести человек. На названных ими людей заводили дела, от них добивались показаний. По большей части это был, можно сказать, второй эшелон корреспондентов и читателей бюллетеня — люди не из Москвы, а из других городов и союзных республик, которые познакомились с Якиром и доверились ему, но контактов с редакцией не имели. Многие активисты «Хроники» оставались следствию неизвестными, некоторые были под подозрением, но не было фактов, подтверждающих их предполагаемую причастность. Допросы продолжались.