Я бы выделил в их числе следующие слои, которые играли разную роль на разных этапах нашей истории с конца 1950-х до 1990-х годов.
— Художественная интеллигенция (о них я уже писал).
— Часть партийной, советской и хозяйственной номенклатуры, понявшей неизбежность перемен, их либеральную и демократическую направленность.
— Диссиденты — открытая оппозиция режиму, которых власть удаляла либо за границу, либо в зону. «Великолепная семерка» — люди, вышедшие на Красную площадь в августе 1968 года, Московская Хельсинкская группа, авторы «Хроники текущих событий», другие правозащитники.
— Часть умеренной интеллигенции, мыслящих рабочих — они не выступали открыто, не видели возможности как-то влиять на события, но собирались на кухнях, читали и распространяли самиздат — ожидали своего времени. Это они вышли на миллионные демонстрации в Москве в 1990 году, выбрали Ельцина. А до того уходили в сторожа, грузчики, истопники, чтобы не мараться, жить по совести, образуя внутреннюю эмиграцию.
Если всех собрать, то поймем — именно они были основной силой, опрокинувшей коммунистический тоталитаризм. А дальше пути разошлись.
5. Основные идейные течения в России с первой половины XIX века — национализм (имперский или этнический), социализм (народничество, марксизм) и либерализм (западничество). Соотношение между ними постоянно менялось, и власти комбинировали их аргументы в политике. Самодержавие (исключая Александра Второго) обычно опиралось на умеренный имперский национализм, используя при нужде либеральных чиновников. Либералы и социалисты были в оппозиции. Накануне Первой мировой войны имелись серьезные шансы двигаться по пути либеральной демократии с конституционной монархией, но война этот путь закрыла. В итоге монархия пала, победил социализм в максималистской, коммунистической форме. Когда он вошел в фазу упадка, либералы и националисты вместе боролись с режимом в оппозиции. Шестидесятниками были и те и другие, вместе с гуманными социалистами. Собственно демократизация режима, а затем его крах положили конец коалиции. Андрей Сахаров не мог больше дружить с Игорем Шафаревичем.
Короткое время, где-то семь лет (1992–1998), на политику существенное влияние оказывали либералы, но трудности реформ, тяжелый кризис, за который им пришлось нести ответственность, нанесли урон их репутации. Путин проводит политику, соединяющую (во всяком случае на словах) либеральные реформы в экономике и укрепление государства. Последнее направление преобладает все больше, и, как заведено на Руси, государственный патриотизм оказывается просто более пристойным названием национализма, пропитанного к тому же имперскими амбициями.
6. Рыночные реформы, экономическая свобода при ослаблении государства, неизбежном в период революционных перемен, привели к колоссальным изменениям в общественном сознании. Маркетизация и коммерциализация всех сторон жизни нанесли урон принятым ранее нравственным устоям. Каждый оказался перед дилеммой — обогащаться или выживать. Те моральные критерии, которые с самого начала лежали в основе шестидесятничества, оказались под сомнением. Люди, напоминавшие о них, представлялись смешными.
Эстетические ценности также изменились. Они ныне не призваны что-то внушать, воспитывать. Произошло разделение поп-культуры и элитного искусства, блокбастеров и «кино не для всех». На Западе это было давно, и культура все время приводилась в равновесие, а для нас это оказалось чем-то вроде культурного цунами. «Самая читающая в мире нация» забыла Пушкина и Толстого, она теперь читает детективы и смотрит сериалы.
Это означает, между прочим, что проповедь нравственности — свободы и справедливости — на какое-то время потеряла спрос. А ведь, я думаю, именно эта проповедь объединяла шестидесятников и привлекала к ним людей. Да, и сегодня люди любят Высоцкого и поют: «Пусть впереди большие перемены, я это все равно не полюблю». Но новых бардов масштабов Высоцкого или Окуджавы что-то нет. Может быть, поэтому и неинтересны сегодня шестидесятники, кажутся безвозвратно устаревшими, несовременными. Моральные проповеди, обращение к душе, — этим пусть теперь занимается Церковь, благо ей нынче и власть благоволит.
Какую же эстафету должны передавать шестидесятники, да и кому передавать и от кого?
7. Нравственные нормы — основа социальной ткани.
Я не хочу выглядеть беспочвенным оптимистом, хотя по характеру именно таким и являюсь. Но чтобы мои заметки не вызвали подобного впечатления, приведу аргументы, по-моему, достаточно весомые, в доказательство тому, что идеалы, вдохновлявшие в свое время шестидесятников, а до этого еще многие поколения борцов за свободу, справедливость и честь в России и других странах, вновь обретут ценность в нашей стране. И притом очень скоро, можно сказать — уже. И чем крепче определенные люди держатся за власть, чем сильнее у них жажда денег и желание затыкать другим рты, глаза и уши, чтобы не знали, не видели, не слышали об их неблаговидных деяниях, тем ближе изменения. И тем больше нужда в тех, кто не боится этих ребят и говорит то, что думает.